tag:blogger.com,1999:blog-55476132154329522752024-02-18T19:13:44.110-08:00ДОРОГА ДАОUnknownnoreply@blogger.comBlogger8125tag:blogger.com,1999:blog-5547613215432952275.post-44858483558781156612014-03-25T03:07:00.002-07:002018-04-05T05:06:19.680-07:00ДАОС С ГОР ЛАО<div dir="ltr" style="text-align: left;" trbidi="on">
<div class="separator" style="clear: both; text-align: center;">
<a href="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEgzcL8eYJLtuqQsYvLbllYC1jGvqTkMGsdrVy-I5nWFsJMrLtMeviN2vCyPpIR6hOg5OzKbXt5UXb0mr3gkapvVTukgx4O1xmOKQ_Jp_OxwlTrPcURsMmEtP8V85Hwtyqm5M29djLBtjiGe/s1600/867546_2_1229133688343-1.jpg" imageanchor="1" style="margin-left: 1em; margin-right: 1em;"><img border="0" height="480" src="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEgzcL8eYJLtuqQsYvLbllYC1jGvqTkMGsdrVy-I5nWFsJMrLtMeviN2vCyPpIR6hOg5OzKbXt5UXb0mr3gkapvVTukgx4O1xmOKQ_Jp_OxwlTrPcURsMmEtP8V85Hwtyqm5M29djLBtjiGe/s1600/867546_2_1229133688343-1.jpg" width="640" /></a></div>
<div class="separator" style="clear: both; text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
<b></b><b><span style="color: red;">И</span>стория о пользе ученичества</b></div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
В нашем уездном городе жил студент, некто Ван, по счету братьев – седьмой. Семья была старинного рода, зажиточная. Ван с ранней молодости увлекался учением о Дао[44], и вот, зная по рассказам, что в горах Лао[45] живет много святых людей, он взвалил на себя котомку с книгами и направился туда, чтоб побродить и посмотреть.<br />
<br />
Взошел он на гору. Видит перед собой уединенный, тихий даосский храм. На рогожке сидит даос. Седые волосы падают ему на шею. И взор полон священного озарения, проникновенный, ушедший куда-то вдаль.<br />
<br />
Ван поклонился старцу в землю и стал с ним беседовать. И то, что звучало в словах старца, было как-то особенно привлекательно своею изначальной непостижимостью. Ван стал просить старца быть ему наставником.</div>
<a name='more'></a><div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Я боюсь, – говорил тот ему в ответ, – что ты балованный и ленивый человек. Ты не сможешь нести тяжелую работу.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Ван стал уверять, что он вынести это сумеет.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
У старца оказалось очень много учеников, которые к вечеру все собрались в храм, и Ван каждому поклонился до земли. Он остался в храме.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Перед рассветом даос крикнул Вана и велел ему идти. Дал топор и послал рубить дрова вместе с остальными. Ван смиренно и с усердием принял послушание.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Через месяц после этого руки и ноги бедного студента покрылись толстыми мозолями. Работа была ему невтерпеж, и он уже стал подумывать о возвращении домой.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Однажды вечером он приходит в храм и видит, что два каких-то человека сидят с учителем и пьют вино. Солнце село, а свечей еще не было. Учитель вырезал из бумаги круг, величиной с зеркало, и налепил его на стену. Миг – и сияние луны озарило стены, лучи ее осветили все, до тончайших волосков и пылинок.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Ученики стояли вокруг стола, бегали, прислуживая, туда и сюда.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Один из гостей сказал:</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Эту прекрасную ночь, это восхитительное наслаждение нельзя не разделить со всеми.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
С этими словами он взял со стола чайник с вином и дал его ученикам, велев им всем пить допьяна.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
«Нас семь или восемь человек, – думал про себя Ван. – Как может на всех хватить одного чайника вина?»</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Теперь каждый побежал за чаркой, и все торопливо выпили по первой, затем, перехватывая друг у друга и боясь остаться с пустою чаркой, все время наливали и выпивали, – а в чайнике вино нисколько не убывало.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Ван диву дался.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Говорит учителю другой гость:</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Учитель, ты пожаловал нас светом полной луны. И что же? Мы сидим и в молчании пьем. Почему бы нам не позвать сюда фею Чаньэ?</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Сказав это, взял одну из палочек, которыми ел, и бросил в луну. И вот все видят, как из лучей луны появляется красавица, сначала маленькая, не выше фута, а затем, очутясь на полу, в полный рост человека. Тонкая талия, стройная шейка…</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Запорхала в танце фей, одетых в зарницы.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Протанцевав, запела:</div>
<div style="text-align: justify;">
<i>О святой, о святой!<br />Ты верни меня!<br />Ты укрой меня снова в студеный, просторный дворец!</i></div>
<div style="text-align: justify;">
Пела чистым, звонким голосом, переливающимся отчетливою трелью, словно флейта.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Пропела, покружилась, вскочила на стул, на стол – и на глазах изумленных зрителей опять стала палочкой.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Все трое хохотали.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Первый гость говорит опять:</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Нынешняя ночь доставила нам отменное удовольствие. Однако с винной силой нам не справиться… Проводи-ка нас в лунный дворец. Хорошо?</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
И все трое стали двигать стол, мало-помалу вьезжая в луну. Все видят теперь, как они сидят в луне и пьют. Виден каждый волосок, каждая бровинка, словно на лице, отражаемом в зеркале.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Прошло несколько минут – и луна стала меркнуть. Пришли ученики со свечой… Оказалось, что даос сидит один, а гости исчезли.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Впрочем, на столе все еще оставались блюда и косточки плодов. Луна же на стене оказалась кругом из бумаги, в форме зеркала.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Только и всего.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Даос спросил учеников, все ли они вдосталь напились.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Отвечали, что совершенно довольны.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Ну, если довольны, то ложитесь пораньше спать. Не сметь у меня пропускать время рубки и носки дров!</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Ученики ответили: «хорошо» – и ушли спать.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Ван от всего этого пришел в полный восторг и всей душой ликовал, перестав думать о возвращении домой. Однако прошел еще месяц, и работа опять стала невыносимой. Между тем даос так и не передавал ему ни одного из своих волшебных приемов. Душа больше ждать не могла; Ван стал отказываться от послушания.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Я, – говорил он, – твой смиренный ученик, прошел сотни верст, чтобы принять от тебя, святой учитель, святое дело. Допустим, что я не могу постичь волшебных путей, ведущих к долговечности. Но даже какое-нибудь незначительное волшебное наставление и то доставило бы утешение моей душе, которая ведь так ищет восприятия твоих учений. Между тем, вот уже прошло два, даже три месяца, а что я здесь делаю? Только и знаю, что утром иду за дровами, а вечером прихожу домой. Позволь тебе сказать, учитель, что я у себя дома такой работы никогда не знал.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Я ведь твердил тебе, – отвечал даос с улыбкой, – что ты не можешь у нас работать. Видишь – сбылось. Завтра утром придется тебя отпустить. Иди себе домой.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Учитель, – продолжал Ван, – я здесь трудился много дней. Чтобы мое пребывание не оставалось без награды, дай мне, пожалуйста, овладеть хоть каким-нибудь чудесным приемом.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Даос спросил, о каком именно приеме он просит.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– А вот о каком, например, – отвечал Ван. – Я вижу, что, куда бы ты ни пошел, на пути твоем никакая стена не преграда. Вот хоть этим волшебным даром овладеть – с меня было бы достаточно.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Даос с усмешкой согласился.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Он стал учить Вана заклинанию и велел наконец ему произнести эти слова самостоятельно. Когда Ван произнес, даос крикнул: «Входи!» Ван, упершись лицом в стену, не смел войти.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Ну пробуй же, входи!</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Ван, и в самом деле, легко и свободно опять начал входить, но, дойдя до самой стены, решительно остановился.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Нагни голову, разбегись и войди в стену, – приказывал даос. – Нечего топтаться на месте!</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Ван отошел от стены на несколько шагов и с разбегу бросился в нее. Когда он добежал до стены, то вместо нее было пустое место, как будто там ничего и не было. Обернулся, смотрит – он и на самом деле уже за стеной.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Пришел в восторг, пошел благодарить старца.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Смотри, – сказал ему тот, – дома храни эту тайну в полной чистоте. Иначе – не выйдет.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Вслед за этим даос дал ему на дорогу всего, что нужно, и отправил домой.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Ван пришел домой и стал хвастать, что знает святого подвижника и что теперь никакая стена, как ни будь она крепка, ему не препятствие. Жена не поверила. Ван решил показать, как он это делает. Отошел от стены на несколько шагов и с разбегу ринулся.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Голова его ударилась в крепкую стену, и он сразу же повалился на пол. Жена подняла его; смотрит, а на лбу вскочил желвак, величиной с большое яйцо. Засмеялась и стала дразнить.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Ван сконфузился, рассердился.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Какой бессовестный этот даос, – ругался он. Тем и кончилось.</div>
</div>
Unknownnoreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-5547613215432952275.post-33638276598835135962014-03-25T01:45:00.000-07:002014-03-25T01:49:54.265-07:00МОНАХИ-ВОЛШЕБНИКИ<div dir="ltr" style="text-align: left;" trbidi="on">
<div class="separator" style="clear: both; text-align: center;">
<a href="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEhh37Q9Hs1nfRYS6L_Rd-iaBKClR8r6GX2MhNxET3QuHRNL_qNZ27xdb2k6_zGVu_zBquxt4WLf5TRBQ7Pcb_qCfOdtssll0ALu-sckV8kxrzjZDgZCGqOpogk7qEQyZrm7Al7RuAp1Mbgz/s1600/0_129cf_566c01cb_XL.jpg" imageanchor="1" style="margin-left: 1em; margin-right: 1em;"><img border="0" src="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEhh37Q9Hs1nfRYS6L_Rd-iaBKClR8r6GX2MhNxET3QuHRNL_qNZ27xdb2k6_zGVu_zBquxt4WLf5TRBQ7Pcb_qCfOdtssll0ALu-sckV8kxrzjZDgZCGqOpogk7qEQyZrm7Al7RuAp1Mbgz/s1600/0_129cf_566c01cb_XL.jpg" height="490" width="640" /></a></div>
<div style="text-align: center;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Монахи, о которых идет речь в этих рассказах Пу Сунлина, писавшего под псевдонимом Ляо Чжай, вмешиваются в человеческую судьбу на правах волшебников. В чарах их волшебства поток событий принимает совершенно обратное естественно ожидаемому направление, и этим автор выигрывает в фабуле.<br />
<br />
Народная фантазия, давшая Ляо Чжаю канву его рассказов, представляет себе монаха в двух видах: с одной стороны, это презренный тунеядец, обманщик и смешной человек; с другой – это святитель, знающий магические приемы и потому опасный, заслуживающий всяческого почитания и не подлежащий оскорблениям. Ляо Чжай взял, конечно, вторую версию отношений народа к монахам, ибо рассказы его, считающиеся шедеврами литературного творчества, не анекдоты и не пасквили.<br />
<br />
Китайский монах – это, прежде всего, монах буддийской религии, сэн, тамынь, на разговорном языке – хэшан. Он, как преемник и последователь учения Будды, малодоступного во всей своей сложности простому человеку, идеализуется главным образом как святитель, вмешивающийся в тайны перерождения одной формы бытия в другую. Запутав фабулу рассказа до безвыходности, Ляо Чжай берет монаха – сэна, как некоего deum ex machine античного театра, и заставляет его распутать весь узел событий, невидимая ткань которых была, как всегда оказывается, единственно реальною. Омрачение же людей мира состояло в том, что они, отнесясь к монаху с насмешкой и пренебрежением, не усмотрели в нем проникновенной личности и чудотворца.</div>
<a name='more'></a><br />
<div style="text-align: justify;">
Затем, это монах даосской веры, начавшейся, как и буддизм, с философии отрицания мира и бога и вместе с ним превратившейся в служение миру и богу. Идеальная личность монаха этого толка предполагает, точно так же, постижение им тайн сверхбожества, отвлеченного и непостижимого простыми людьми Дао, а потому и вооруженного против зол жизни, которая для него проста, как для фокусника фокус. Этот монах главным образом фокусник и есть, хотя и компетенция в перерождении форм бытия ему не чужда.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Таким образом, вся группа рассказов, обьединенных в этом томе, разрешает свою интригу вмешательством хэшана или даоса, святителей, чудотворцев, гипнотизеров и фокусников. Перед нами вопрос: как нам отнестись к этим рассказам и их автору? Верил ли он сам во все это, – хотя бы и в начале XVIII века, – при какой обстановке и зачем он их писал?</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Решаясь выступить с огромным сборником подобных рассказов, он написал очень интересное к нему предисловие.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Все предисловие есть как бы извинение перед читателем и сообщение ему оснований, по которым Ляо Чжай пал так низко. В Китае такое предисловие было необходимо. Вряд ли оно было бы необходимо у нас, где гоголевский «Вий», «Ундина» Жуковского, «Русалка» Пушкина не нуждаются в оправданиях. А между тем при переводе их на китайский язык пришлось бы китайскому читателю очень многое сказать по поводу этих тем и точно так же задать вопрос: верили ли наши писатели в то, о чем писали? В сущности говоря, вопрос одинаково нелеп как в первом, так и во втором случае, и на нем приходится останавливаться, исключительно чтобы избежать недоразумений, могущих мелькнуть в уме неподготовленного читателя.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: right;">
1923</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
<strong>КАК ОН САДИЛ ГРУШУ</strong></div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Мужик продавал на базаре груши, чрезвычайно сладкие и душистые, и цену на них поднял весьма изрядно. Даос в рваном колпаке и в лохмотьях просил у него милостыню, все время бегая у телеги. Мужик крикнул на него, но тот не уходил. Мужик рассердился и стал его ругать.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Помилуйте, – говорил даос, – у вас их целый воз, ведь там несколько сот штук. Смотрите: старая рвань просит у вас всего только одну грушу. Большого убытка у вашей милости от этого не будет. Зачем же сердиться?</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Те, кто смотрел на них, стали уговаривать мужика бросить монаху какую-нибудь дрянную грушу: пусть-де уберется, но мужик решительно не соглашался. Тогда какой-то рабочий, видя все это и наскучив шумом, вынул деньги, купил одну грушу и дал ее монаху, который поклонился ему в пояс и выразил свою благодарность.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Затем, обратясь к толпе, он сказал:</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Я монах. Я ушел от мира. Я не понимаю, что значит жадность и скупость. Вот у меня прекрасная груша. Прошу позволения предложить ее моим дорогим гостям!</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Раз получил грушу, – говорили ему из толпы, – чего ж сам не ешь?</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
– Да мне нужно только косточку на семена!</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
С этими словами он ухватил грушу и стал ее жадно есть. Сьев ее, взял в руку косточку, снял с плеча мотыгу и стал копать в земле ямку. Вырыв ее глубиной на несколько вершков, положил туда грушевую косточку и снова покрыл ямку землей. Затем обратился к толпе с просьбой дать ему кипятку для поливки.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Кто-то из любопытных достал в первой попавшейся лавке кипятку. Даос взял и принялся поливать взрытое место. Тысячи глаз так и вонзились… И видят: вот выходит тоненький росток. Вот он все больше и больше – и вдруг это уже дерево, с густыми ветвями и листвой. Вот оно зацвело. Миг – и оно в плодах, громадных, ароматных, чудесных.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Вот они уже свисают с ветвей целыми пуками.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Даос полез на дерево и стал рвать и бросать сверху плоды в собравшуюся толпу зрителей. Минута – и все было кончено. Даос слез и стал мотыгой рубить дерево. Трах-трах… Рубил очень долго, наконец срубил, взял дерево – как есть, с листьями, – взвалил на плечи и, не торопясь, удалился.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Как только даос начал проделывать свой фокус, мужик тоже втиснулся в толпу, вытянул шею, уставил глаза и совершенно забыл о своих делах. Когда даос ушел, тогда только он взглянул на свою телегу. Груши исчезли.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Теперь он понял, что то, что сейчас раздавал монах, были его собственные груши. Посмотрел внимательнее: у телеги не хватает одной оглобли, и притом только что срубленной.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Закипел мужик гневом и досадой, помчался в погоню по следам монаха, свернул за угол, глядь: срубленная оглобля брошена у забора.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Догадался, что срубленный монахом ствол груши был не что иное, как эта самая оглобля.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Куда девался даос, никто не знал.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Весь базар хохотал.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Послесловие рассказчика</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Мужичина грубый и глупый. Глупость его хоть рукой бери. Поделом смеялся над ним базар.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Всякий из нас видел этих деревенских богачей. Пусть лучший друг попросит у него риса – сейчас же сердится и высчитывает: этого-де мне хватит на несколько дней.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Иногда случается его уговаривать помочь кому-либо в беде или накормить сироту. Он опять сердится и высчитывает, что этого, мол, хватило бы на десять или пять человек. Доходит до того, что отец, сын, братья между собой все высчитывают и вывешивают до полушки.</div>
<div style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Однако на разврат, на азартную игру, на суеверие он не скупится – о нет, – хотя бы на это ушли все деньги. Ну-ка, пусть его голове угрожает нож или пила – бежит откупаться без разговоров.</div>
</div>
Unknownnoreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-5547613215432952275.post-17149244341468337112014-03-25T01:30:00.001-07:002014-03-25T01:30:43.313-07:00ФЕЯ ЛОТОСА<div dir="ltr" style="text-align: left;" trbidi="on">
<div class="separator" style="clear: both; text-align: center;">
<a href="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEis-q609_Zub4Y7-STqGYvzZWQ7C2BL8IG063t9dpq1hCk1NeilRCS4Ims3AZMlNLAmzg57xc5qBa3eLB_-kzv7tNJ1vtx4qcMMfE1hlCZuVKSzAgEZ2VpXXbP9eV3R4XGAfKxxXxcSr0qQ/s1600/83cb63b8c730.jpg" imageanchor="1" style="margin-left: 1em; margin-right: 1em;"><img border="0" src="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEis-q609_Zub4Y7-STqGYvzZWQ7C2BL8IG063t9dpq1hCk1NeilRCS4Ims3AZMlNLAmzg57xc5qBa3eLB_-kzv7tNJ1vtx4qcMMfE1hlCZuVKSzAgEZ2VpXXbP9eV3R4XGAfKxxXxcSr0qQ/s1600/83cb63b8c730.jpg" height="482" width="640" /></a></div>
<div style="text-align: center;">
<br /></div>
<div style="text-align: justify;">
Цзун Сянжо из Хучжоу где-то служил. Однажды осенним днем он осматривал поля и заметил в густоте хлебов необыкновенно сильное движение и колыхание. Недоумевая, что бы это могло быть, он пошел прямо через межи, поглядеть – оказывается, мужчина с женщиной совершают внебрачное соитие. Он расхохотался и уже хотел идти назад, но, увидев, что мужчина, весь красный, завязал кушак и опрометью бросился бежать, а женщина тоже поднялась с земли, он стал ее пристально рассматривать и нашел, что она изящна, мила, очаровательна, понравилась ему очень… Захотелось тут же с ней свиться, но, по правде говоря, застыдился этой гнусной пакости и стал подходить к женщине понемножку, смахивая с нее пыль.<br /><br />– Ну что, – сказал он, – эта, как говорится, прогулка «Среди тутов»[36], ничего, приятна?<br /><br />Дева смеялась и молчала. Цзун подошел к ней, стал расстегивать ей платье: тело у ней было жирное и гладкое, как помада. И давай гладить по телу вверх и вниз – этак несколько раз.<br /><br />– Ты, студент вонючий… Чего хочешь, так бери… А щупать меня, как оголтелый, это зачем?<br /><br />Стал спрашивать, как ее зовут.</div>
<a name='more'></a><br /><br />– Весенний ветерок раз дунет нам страстью, – отвечала она, – и ты направо, я налево. Зачем давать себе труд допрашивать и доискиваться? Ты уж не собираешься ли сохранить мое имя, чтобы написать его на арке, которую ты построишь в честь моей добродетели?<br /><br />– В пустом поле, среди трав и растений – это делают только деревенские пастухи и свиные подпаски, – возражал Цзун. – Я не имею этой привычки. С такой красавицей, как ты, милая, я условлюсь просто с глазу на глаз – и это будет вполне серьезно. К чему бы мне быть таким, как ты говоришь, назойливым и мелочным?<br /><br />Дева, услыша эти слова, с величайшим удовольствием согласилась и похвалила его. Цзун сказал, что его скромный кабинет отсюда недалеко и что он приглашает ее побывать у него.<br /><br />– Я уже давно из дому, – сказала дева, – боюсь, как бы дома не подумали чего. В полночь можно будет.<br /><br />Спросила, где и как расположен дом Цзуна, какие приметы и вообще все в высшей степени подробно. Затем пошла по косой тропинке, заторопилась и побежала.<br /><br />В начале ночи она и в самом деле пришла в кабинет Цзуна, и вот полил, так сказать, изнемогающий дождь из набухших туч в их самой полной любовной близости. Прошли месяцы, а все было в тайне, и никто ни о чем не знал.<br /><br />Раз зашел и остановился в сельском храме какой-то иностранец, буддийский монах. Он поглядел на Цзуна и испугался.<br /><br />– В вас сидит нечистый дух, – сказал он. – Что с вами сделалось?<br /><br />Цзун отвечал, что ничего не произошло, но через несколько дней вдруг приуныл и захворал. А дева приходила каждый вечер и приносила ему чудесные фрукты, лаская его, заботясь усердно и сердечно – совершенно как жена, любящая своего мужа. Однако, улегшись в постель, она сейчас же требовала, чтобы он, хотя бы и через силу, с ней соединялся, а Цзун, совсем больной, совершенно не был в состоянии это выдержать. Он понимал уже, что она не человек, но не мог ничего придумать, чтобы отвязаться от нее и прогнать.<br /><br />– На днях мне говорил наш монах, – сказал он ей, – что меня мутит злое наваждение. Вот я и захворал; его слова, значит, оправдались. Завтра пойду уломаю его, чтобы пришел ко мне, и буду просить сделать заговор и написать талисман.<br /><br />Дева при этих словах сделала кислую гримасу и изменилась в лице, после чего Цзун еще сильнее стал подозревать в ней нечистую силу.<br /><br />На следующий день отправил человека к монаху и рассказал ему, как обстоят дела.<br /><br />– Это – лисица, – сказал монах, – чары которой, однако, еще не сильны, и ее легко будет засадить в капкан.<br /><br />Сказав это, написал две полосы талисманных фигур и передал их человеку Цзуна, дав при этом следующее наставление:<br /><br />– Ты придешь домой, возьмешь чистый жбан из-под вина и поставишь его перед постелью больного. Затем тут же налепи один талисман вокруг отверстия жбана и жди, пока лисица туда не влезет. Тогда быстро накрой тазом и на него налепи второй талисман. Затем поставь в котел и кипяти: лисица сдохнет.<br /><br />Человек пришел домой и поступил, как велел монах. Была уже глубокая ночь, когда пришла дева. Она достала из рукава золотистых апельсинов и только что хотела лечь в постель и спросить, хорошо ли больной себя чувствует, как вдруг послышался вой вихря в жбанном горле, и дева была туда втянута. Слуга быстро вскочил, покрыл жбан, налепил талисман и уже хотел ставить варить, как Цзун, увидев рассыпавшиеся по всему полу золотистые апельсины и вспомнив всю ее любовь и милое отношение к нему, в порыве сильного чувства и горького отчаяния, велел отпустить ее, содрал талисманы и сбросил крышку. Дева вышла из жбана шатаясь и в крайнем изнеможении, поклонилась ему до земли и сказала:<br /><br />– Мое Великое Дао[37] уже готово было завершиться, как вдруг в один день я чуть было не превратилась в пепел. Ты – милосердный человек. Клянусь, я непременно отблагодарю тебя!<br /><br />И ушла. Через несколько дней Цзун еще более ослабел, и слуга побежал в лавку покупать доски для гроба. По дороге он встретил какую-то деву.<br /><br />– Ты не слуга ли Цзун Сянжо? – спросила она.<br /><br />– Да, – отвечал тот.<br /><br />– Господин Цзун – мой двоюродный брат. Я узнала, что он очень болен, и собралась уже идти навестить его, но как раз тут подоспели разные дела, и мне не удалось пойти. Будь добр, потрудись передать ему этот пакетик с лекарством, которое прямо-таки творит чудеса.<br /><br />Слуга взял, принес домой. Цзун стал вспоминать, но никакой двоюродной сестры вспомнить не мог и понял, что это и есть ответная благодарность лисицы, о которой она говорила. Принял принесенное лекарство, и оно, в самом деле, сильно помогло, так что в какие-нибудь десять дней он совершенно поправился и почувствовал в душе к своей лисе благодарность и умиление, стал молиться ей, обращаясь в пространство и выражая свое желание увидеть ее раз или два.<br /><br />Однажды ночью он запер двери, сидел и одиноко пил. Вдруг слышит: кто-то легонько стучит пальцем в окно. Отодвинул щеколду, вышел посмотреть – оказывается, дева-лиса. Обрадовался страшно, схватил ее за руки и стал выражать свою благодарность. Пригласил ее остаться и вместе с ним пить.<br /><br />– С тех пор как мы расстались, – говорила дева, – сердце у меня так и горело беспокойством: мне все казалось, что мне нечем отблагодарить тебя за твою высокую и добрую душу. А теперь я нашла тебе чудесную подругу. Может быть, этим мне и удастся вполне погасить свой долг. Как ты думаешь?<br /><br />– Как же это? – осведомился Цзун.<br /><br />– Это не из твоих знакомых, – отвечала дева. – Завтра с раннего утра отправляйся к южному озеру, и как только увидишь девушку, рвущую водяные каштаны и одетую в прозрачную креповую накидку, то сейчас же нагоняй ее на лодке. Если потеряешь ее следы, то посмотри у запруды: там увидишь лотос с коротким стеблем, укрывшийся под листком. Сейчас же сорви и поезжай домой. Возьми свечку и подпали стебелек – и получишь красавицу жену, а вместе с ней и продление своей жизни.<br /><br />Цзун с вниманием все это выслушал и воспринял. Вслед за тем дева стала прощаться. Цзун упорно удерживал ее и тащил к себе, но она не хотела и говорила:<br /><br />– С тех пор как со мной приключилась та, помнишь, беда, я вдруг прозрела и поняла Великое Дао. Неужели же я стану теперь из-за любви под одеялом навлекать на себя злобу и ненависть человека?<br /><br />Сказала это с серьезным, строгим видом, простилась и ушла.<br /><br />Цзун поступил, как она ему указала. Пришел к южному озеру. Видит: среди лотоса толпами колышутся красивые женщины, а между ними девушка с челкой, одетая в креповую накидку, – красавица, на земле не встречаемая. Быстро погнал он лодку и стал уже ее вплотную настигать, как вдруг потерял всякий ее след. Сейчас же раздвинул гущу лотосов и, в самом деле, нашел красный цветок, у которого стебель был не выше фута. Сорвал и принес домой, где поставил на столе, а рядом с ним огарок свечи. Только что хотел поджечь, оглянулся – цветок уже стал красавицей. Цзун в крайнем изумлении и радости пал ниц и поклонился.<br /><br />– Ты, глупый студент, – говорила девушка. – Я ведь оборотень лисы и буду твоим мучением!<br /><br />Но Цзун не хотел и слушать.<br /><br />– Кто тебя научил? – допытывалась лиса.<br /><br />– Я сам, – отвечал тот, – твой ничтожный студент сам сумел тебя узнать, милая. К чему было бы меня учить?<br /><br />Схватил ее за руку и потащил… И вдруг она упала вслед за движением его руки, упала и превратилась в причудливый камень, высотой приблизительно с фут, весь фигурный, резной, с какой стороны ни взгляни. Цзун взял его, положил с почетом и вниманием на стол, возжег курения, поклонился ему и раз и другой, произнося молитвы. Наступила ночь. Он запер все двери, заложил все отверстия – все боялся, что камень уйдет. Утром стал его рассматривать – глядь: опять уж не камень, а креповая накидка, от которой как-то издали доносился запах духов.. Раскрыл накидку и видит, что на воротничке и на груди еще сохранились следы тела. Цзун накрыл накидку одеялом, обнял ее и лег с ней. Вечером он встал, чтобы зажечь свечу; когда же вернулся в постель – на подушке уже лежала девушка с челкой. В безмерной радости, боясь, что она снова изменит свой образ, он сначала умолял ее сжалиться и тогда только приник к ней.<br /><br />– Что за несчастье, – смеялась девушка. – Кто это, в самом деле, дал волю своему языку и наболтал этому сумасшедшему, который насмерть измолол меня…<br /><br />И больше уже не сопротивлялась. Однако в самые любовные моменты она делала вид, что больше не может, и все время просила перестать, но Цзун не обращал внимания… – Если ты так, то я сейчас же изменю свой вид, – грозила дева. Цзун пугался и переставал.<br /><br />С этих пор у обоих чувства пришли к полному единению. А между тем серебро и всякая одежда наполняли сундуки, причем неизвестно было, откуда все это бралось. Дева в обращении с людьми говорила только «да-да», словно ее рот не мог выговорить ни слова. Студент тоже избегал говорить о ее чудесных похождениях.<br /><br />Она была беременна более десяти месяцев. Сосчитала, когда должна была родить, вошла в комнату, велела Цзуну запереть двери, чтобы никто не постучался. Затем сама взяла нож, отрезала себе пуповину, вынула ребенка и велела Цзуну нарвать тряпок и завернуть его. Прошла ночь – она уже поправилась. Прошло еще шесть-семь лет. Как-то раз она говорит Цзуну:<br /><br />– Мои прежние грехи я искупила полностью – позволь с тобой проститься!<br /><br />Цзун, услыша это, заплакал:<br /><br />– Милая, когда ты ко мне пришла, я был беден и без положения. Теперь, благодаря тебе, я понемногу богатею. Могу ль я вынести, чтобы ты так скоро уже заговорила о разлуке и об уходе куда-то далеко? Кроме того, у тебя ведь нет ни дома, ни родных. В дальнейшем сын не будет знать своей матери – а ведь это тоже вещь неприятная, вечная досада.<br /><br />Дева грустно задумалась.<br /><br />– Соединение, – сказала она, – влечет разлуку. Это уж непременно и всегда так. Счастье нашего сына обеспечено. Ты тоже будешь долго жить. Чего ж вам еще? Моя фамилия Хэ[38]. Если соблаговолишь когда-нибудь вспомнить обо мне, возьми в руки какую-нибудь из моих прежних вещей и крикни: «Третья Хэ!» И я появлюсь!<br /><br />Сказала и добавила, как бы освобождаясь от земли:<br /><br />– Я ухожу.<br /><br />И на глазах у изумленного Цзуна она уже летела вверх над его головой. Цзун подпрыгнул, быстро схватился за нее, но поймал только башмачок, который вырвался из рук, упал на пол и стал каменной ласточкой[39], красною-красною, ярче киновари, причем снаружи и изнутри сияла и переливалась, словно хрусталь. Цзун подобрал ее и спрятал. Пересмотрел вещи в сундуке. Нашел там креповую накидку, в которую она была одета, когда появилась впервые.<br /><br />Каждый раз, как вспоминал о деве, он брал в руки накидку и кричал:<br /><br />– Третья!<br /><br />И перед ним являлось полное подобие девы, с радостным лицом и смеющимися бровями. Совершенно как живая. Только вот что не говорит!<br /><br />Друг рассказчика добавил бы:<br /><br />«Если б цветы нашу речь понимали – много бы было хлопот нам. Камень – тот говорить не умеет: нравится сильно он мне». Это прекрасное двустишие Фанвэна[40] можно было бы сюда приписать: подошло бы хорошо!<br /></div>
Unknownnoreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-5547613215432952275.post-34925050652112268992014-03-25T01:04:00.000-07:002018-04-05T04:52:53.728-07:00ЛЮДИ И СУДЬБЫ<div dir="ltr" style="text-align: left;" trbidi="on">
<div class="separator" style="clear: both; text-align: center;">
</div>
<div style="text-align: center;">
<div class="separator" style="clear: both; text-align: center;">
<a href="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEhkJVmjqt0wEdtUEzf_1688esMW7l_8OwJSR9T1anFb5Ds14EKdXcW-8qMx75pP4JNjM6Efyu0oeOUaSTUYu63Scr3vw0k1bp9AVHLQp3iO7JzUfm_ih8MR_1AsP7UHpks48YH4qCMAxQrF/s1600/4942db0c957c.jpg" imageanchor="1" style="margin-left: 1em; margin-right: 1em;"><span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><img border="0" height="473" src="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEhkJVmjqt0wEdtUEzf_1688esMW7l_8OwJSR9T1anFb5Ds14EKdXcW-8qMx75pP4JNjM6Efyu0oeOUaSTUYu63Scr3vw0k1bp9AVHLQp3iO7JzUfm_ih8MR_1AsP7UHpks48YH4qCMAxQrF/s640/4942db0c957c.jpg" width="640" /></span></a></div>
<b><span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span></b></div>
<div style="text-align: justify;">
<b><span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Василий Михайлович Алексеев и его Ляо Чжай</span></b><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Василий Михайлович Алексеев родился 14 января 1881 года. Он умер 12 мая 1951 года, не успев опубликовать многие свои исследования и переводы, над которыми трудился до последних дней жизни. Уже после кончины В. М. Алексеева вышли замечательные его книги «В старом Китае» (1958), «Китайская классическая проза» (1958, 1959), «Китайская народная картина» (1966), «Китайская литература» (1979) и большой сборник статей «Наука о Востоке» (1982).</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Начало научной деятельности В. М. Алексеева пришлось на пору, когда в русском востоковедении творили выдающиеся таланты. Учителями, старшими товарищами, сверстниками В. М. Алексеева были С. Ф. Ольденбург, Ф. И. Щербатской, И. Ю. Крачковский. Все они были удивительны по одаренности, образованности, по индивидуальным, присущим каждому из них прекрасным человеческим качествам. Они были великими востоковедами, учеными и организаторами науки, но именно В. М. Алексеев обладал самой большой из отличающей всех их широтой литературных интересов, самой тонкой артистичностью, которой мы обязаны его сохраняющими и теперь неувядаемую свежесть переводами китайской классики.</span></div>
<a name='more'></a><span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">И, единственный среди них, В. М. Алексеев ни в какой мере не наследовал свою интеллигентность. Он рос в семье заводского писаря и работницы, где книга едва ли была частым гостем. «Я родился и жил, – пишет он, – среди людей, имевших право на труд только тогда, когда кто-то свыше давал им „место“, и не имевших никакого права на образование, тем более – на культурную жизнь». По счастью, «свыше» было предоставлено В. М. Алексееву место на казенный счет в Кронштадтской гимназии, после которой он в 1902 году окончил факультет восточных языков Петербургского университета. Редкая талантливость и целеустремленное трудолюбие В. М. Алексеева заставили обратить на него внимание выдающихся русских профессоров В. П. Васильева и А. О. Ивановского, а впоследствии и крупнейшего французского синолога Э. Шаванна, в четырехмесячной археологической экспедиции которого в Северный Китай молодой ученый принял участие в 1907 году.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Он вел путевой дневник, опубликованный через полвека и открывший для нас многое в последующих трудах ученого. Дневник дорог нам бессомненной документальностью. Он писался для себя. В нем отразились душевные заботы двадцатишестилетнего В. М. Алексеева, взгляд его на мир. Перед нами молодой человек начала века, думающий о судьбе своего народа и старающийся понять жизнь народа, изучаемого им. В этом, собственно, и первое столкновение его с Шаваниом, погрузившимся в археологию, в то время как спутнику его нужен «нынешний живой Китай», который «говорит о себе со своих стен, дверей, косяков, потолков, лодок…».</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Он знакомится с людьми, вникает в условия их тяжкого существования и уже навсегда отказывается отделять науку от жизни. В Вэйсяне, уездном городе по дороге из Цзинани в Циндао, они с Шаванном осматривают в одном богатом доме коллекцию древних вещей. Какие еще чувства, кроме восхищения, способна вызвать у иностранца, путешественника, на день остановившегося в чужом городе, эта увиденная им утварь, эти украшения, отстраненные прошедшими веками от давно умерших владельцев и ставшие лишь обьектом науки? «Возвращаясь в гостиницу через город, город бедных людей, не имеющий, конечно, ни одного музея, думаю о той несправедливости, которая отнимает у народа его же сокровища и прячет их в сундуках у богачей за семью печатями и замками».</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Вдали от родины, в увлечении Китаем, его не покидают мысли о своей стране, которая, он чувствует, находится накануне новых перемен: «По вечерам философствуем. Я много рассказывал Шаванну о русской литературе (в частности, о Леониде Андрееве). Только в России могут так писать. Я горд моим чудесным языком, я счастлив, что в моей стране растет нечто невероятно великое в умах ее лучших сынов… Скоро наступит переоценка всех ценностей. Слышны удары прибоя, прибоя новой жизни!»</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Печатные работы В. М. Алексеева, начавшиеся с небольших заметок и сообщений, появляются с 1902 года. Они разнообразны, как разнообразны интересы ученого, с одинаковой заинтересованностью занимавшегося археологией, нумизматикой, фонетикой, фольклором, театром, народным искусством, народными религиями, идеологической мыслью, литературой Китая.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Почти каждая работа В. М. Алексеева являлась открытием в науке. Время и состояние синологии требовали открытий, подготовленность В. М. Алексеева как ученого, талантливость и деятельность его натуры отвечали этим требованиям. Углубленность, искренность увлеченность, и в то же время всегда сохраняемый им обьективный критический подход к предмету исследования характеризуют труды В. М. Алексеева. Нынешний исследователь китайской культуры, за что бы он ни взялся, в какой бы путь ни отправился, непременно близко или далеко встретит свет маяков, оставленных В. М. Алексеевым.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Народные верования в их преломлении через народное искусство в виде новогодней лубочной картинки привлекали В. М. Алексеева с самого начала его научной карьеры, что и отметилось в науке рядом статей, докладов, а через много лет, уже, к прискорбию, после смерти ученого, и выходом книги «Китайская народная картина». В исследовании В. М. Алексеевым конфуцианства, даосизма, буддизма, составляющих религиозные верования китайского народа, поражает не одна лишь глубина знаний ученого. Нас покоряет ясность атеистической мысли, вскрывающей природу, любой религии, у воспитанного с детства в истовом православии и, значит, перевоспитавшего себя ученого, умевшего написать еще в 1910 году: «Что есть религия Китая? – Вряд ли она отличается от религий человечества по своему существу. Это та же боязнь грозной силы природы и темной силы воображения, наваждений, напастей, скорбей, зол и всякого лиха, ищущая возможности от них заслониться. Всякий способ является одинаково хорошим: заклинание бесов профессиональными фокусниками, приношения Будде, даосской Троице, сонмам духов всех специальностей, аллаху и, наконец, служение христианскому богу и святым его».</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">В. М. Алексеев считал, что изучение религий Китая «является фундаментом для понимания и обьяснения цивилизации и культуры этой страны», литература же для него «самый важный феномен этой цивилизации». Китайская культура В. М. Алексеевым формулируется «прежде всего, как конфуцианский универсальный комплекс, но затем и как буддийский инфильтрат, питающий своими соками не только китайский быт, но и, например, всю китайскую литературу, и, наконец, как культура даосская, без которой конфуцианство, очевидно, было бы лишь безжизненным педантизмом».</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">В. М. Алексеев выдвинул идею непрерывности китайской культуры, возникшую у него при изучении народной картины и затем все более утверждавшуюся. «Не может не поразить самая форма картин, их твердый отчетливый рисунок, результат, может быть, трех тысячелетий никогда не прерывавшейся традиции…» Все, с чем сталкивается он в Китае, все более убеждает его в правильности идеи.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Китайская литература – та область синологии, привязанность к которой у В. М. Алексеева была самой сильной и в которой он тоже прежде всего искал проявления жизни и судьбы народа. Вот почему обратился он к Пу Сунлину с его «Рассказами Ляо Чжая о необычайном», опубликовав первый перевод из них в 1910 году и в продолжение четверти века после этого выпустив четыре сборника – и так сделав особенно популярным у нас китайского писателя XVII—XVIII веков. Обладая поражавшим его современников знанием китайского языка во всех его аспектах и китайской культуры в ее исторической протяженности, В. М. Алексеев видел зависимость развития литературы от степени развития общества и рассматривал китайскую литературу в ее связях с материальной и всей духовной культурой народа.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Обаяние литературоведческих исследований В. М. Алексеева – в их текстологической доказательности. В них ясность смелого ума, и глубина новаторской мысли, и сила обширных знаний ученого соединяются с тонкостью восприятия и мастерством поэта. Столь мощно выраженному сочетанию, пожалуй, в мировой науке примеров найдется немного!</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Увлечение китайской народной картиной прошло через всю жизнь В. М. Алексеева. В народной картине ученый справедливо увидел отражение быта и верований китайцев. Работы В. М. Алексеева обогатили наши представления о сущности конфуцианства, буддизма и даосизма в тесном их сплетении на китайской почве.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">В свете такого пристального внимания к китайской народной картине становится еще более понятным обращение В. М. Алексеева к рассказам Пу Сунлина о чудесах, которые вполне могут рассматриваться и как некое сопровождение к этим картинам. Эти рассказы помогают увидеть и понять то, что происходило в Китае XVII—XVIII веков. Все сверхьестественное, все волшебное в них способствует или противоборствует человеку именно тех времен, существующему в окружении той, до этнографичности точной действительности.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Сам Пу Сунлин в своих рассказах Ляо Чжая старается подчеркнуть присущую им достоверность, для чего применяются разные способы. Действуют в рассказах и свидетельствуют об их правдивости люди известные – губернатор Юй Чэнлун в посвященных ему повествованиях, цзычуаньскпй судья Би Ичжи («Как он решил дело»), яньчжэньский правитель Ли Цзяньтяпь («Фокусы»), ученый и каллиграф VII века Чу Суйлян, литератор и сановник XVI—XVII веков Ян Лянь, поэт и каллиграф Лю Лянцай, память о котором была еще жива при Пу Сунлине, не побоявшемся причислить его к лисьему роду («Мне передавали со слов цзинаньского Хуай Лижэня, что господин Лю Лянцай – потомок лисицы…»).</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Героями чудесных историй становятся родственники, знакомые, друзья, а то и просто земляки автора, чем особенно подчеркивается неоспоримая подлинность событий: «Старый Сунь доводится мне по жене как бы старшим братом» («Схватил лису»), «Мой приятель Би Мань был человек решительный» («Лисий сон»), «Господин Хань принадлежал к родовитой семье нашего уезда» («Фокусы даоса Даня»), «Студент Сунь, мой земляк…» («Студент Сунь и его жена»), «Некогда был известен один из моих земляков – Лаоай» («Усмиряет лисицу»)…</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Автор иной раз и не припомнит имени и фамилии своих персонажей и эта «небрежность», необязательность привлечения свидетелей при наличии уже упомянутых в других рассказах еще более утверждает реальность случившегося: «Помешанный даос – не знаю ни фамилии его, ни имени…» («Сумасшедший даос»), «Некий человек из Шаньси – забыл, как его звали по имени и фамилии…» («Вероучение Белого Лотоса»), «Некий хэцзяньский студент…» («Хэцзяньский студент»)… А когда имя человека произносится без всяких уточнений, да еще рядом с рассказчиком, тут уж и вовсе никаких сомнений возникать не должно: «Покойный Ван Юньцан…» («Бог града»), «В третьей луне года гуйхай я с Гао Цзиванем отправился в Цзися» («Верховный святой»). Для полного подкрепления воображаемой документальности рассказываемого Пу Сунлину ничего не стоит написать: «Все это происходило в 1672 году» («Лис из Вэйшуя»).</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Благодаря такой манере описания (за которым, конечно, скрыта улыбка) герои рассказов Ляо Чжая поневоле воспринимаются как существовавшие в удивительной этой действительности, а не как плод литературной фантазии, да и сами чудеса с непосредственными творцами их – лисами и бесами – превратились под кистью автора в бытовое обрамление каждодневной жизни.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">При наличии полностью или частично воспроизведенных в настоящем издании прекрасных предисловий В. М. Алексеева к четырем сборникам его переводов – «Лисьи чары» (1922), «Монахи-волшебники» (1923), «Странные истории» (1928), «Рассказы о людях необычайных:» (1937) – нет необходимости характеризовать рассказы Ляо Чжая. Скажем лишь, что естественная ограниченность китайского автора моральными представлениями времени никак не помешала той высокой нравственности, той человечности, какою отличаются его суждения. Герои Ляо Чжая, как правило, бедны, и автор всегда сочувствует тому из них, кто, «сьеденный бедностью до костей, сохраняет свою душу на неизменной высоте», всегда на стороне верного мужа и самоотверженной жены.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">В. М. Алексеев переводил «Рассказы Ляо Чжая о необычайном» в продолжение ряда лет. В его распоряжении были все издания рассказов, а к глубокому знанию языка, культуры и верований китайского народа добавлялась возможность беседовать с китайскими учеными старого толка и просто читателями и слушателями этих волшебных историй. Во времена пребывания В. М. Алексеева в Китае на его глазах происходила демократизация творчества Пу Сунлина – «перевод» старинного литературного текста на разговорный язык, превращение его в устный сказ, издание в одной и той же книге оригинала и «перевода». Процесс этот должен был повлиять на полноту осознания переводчиком как трудностей, стоявших перед ним, так и возможностей их преодоления.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">В 1955 году в Китае была опубликована авторская рукопись «Рассказов Ляо Чжая о необычайном». Рассказы Пу Сунлина до первого ксилографического их издания в 1766 году расходились в списках. Единственный сохранившийся полный список относится к 1752 году. Опубликованная в 1955 году рукопись была найдена в 1948 году, после освобождения уезда Сифэн на северо-востоке Китая, в бедном крестьянском доме. Сличение надписи, сделанной Пу Сунлином на известном его портрете, со знаками рукописи, явно свидетельствует о принадлежности последней самому автору, вписавшему своею рукой также и замечания видного критика XVII – начала XVIII века Ван Шичжэня. К сожалению, обнаружена лишь часть рукописи, содержащая около половины рассказов о чудесах. В 1962 году вышло в свет подготовленное Чжан Юхэ новое, трехтомное издание рассказов, в котором сведены воедино все наличествующие комментарии и текст сверен с авторской рукописью.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">На основе этого китайского издания нами сделаны необходимые изменения в переводах В. М. Алексеева при неукоснительном следовании принципу строжайшего невмешательства в них. Мы самого высокого мнения об этих замечательных переводах, радующих читателя языком и мыслью. Большой интерес и, мы бы сказали, наслаждение увидеть, с каким изяществом находит переводчик наиболее приемлемые соответствия для передачи духа выражений Ляо Чжая. «Это, с вашего позволения, моя жена», – говорит в своей учтивости старый лис («Лис выдает дочь замуж»), А вот переводчик, казалось бы, колеблется в окончательном выборе перевода китайского слова и то, желая, чтобы читатель поближе соприкоснулся с текстом, пишет: «Перед ним лежала жена, краснея, как говорится, телом» («Укротитель Ма Цзефу»), а то переводит так, как видится этот же иероглиф привычному глазу китайца во втором, переносном его значении: «Оба спавших… голые, выбежали» («Зеркало Фэнсянь»), – и наконец, еще больше раскрывает китайский текст, соединяя два этих значения: «Этот сюцай был беден, что называется, накрасно, гол – и все…» («Жены Син Цзыи»).</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Можно привести множество примеров огромного разнообразия в русском изложении всей прихотливости стиля волшебных историй Ляо Чжая. В переводах В. М. Алексеева особенно явственно также и полное проникновение в иероглифический, «зрелищный» текст. Так, например, в рассказе Ляо Чжая появляются люди, на которых надеты «э гуань», что означает (заглянем ли мы в толковый китайский словарь или в старый китайско-русский словарь Палладия) «высокие шапки». Но смысловую часть иероглифа «э» представляет гора, рисующая определенный образ читающему, и переводчик пишет: «В один миг появилось четыре или пять человек в высоких, горой стоящих шапках…» А как не отметить тонкость и такт в переводе однообразных (для русского читателя) заглавий, часто состоящих из одних имен! В этих случаях к имени В. М. Алексеев лишь добавляет характеризующие его определение или действие («Смешливая Иннин», «Чародейка Ляньсян», «Целительница Цзяоно», «Сян Гао в тигре», «Подвиги Синь Четырнадцатой»), либо делает название распространеннее, исходя из содержания рассказа («Цяонян и ее любовник»).</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Язык Ляо Чжая труден для понимания. Он требует от переводчика незаурядных знаний. Текст Ляо Чжая изобилует литературными и историческими реминисценциями, в которых подчас теряются не избегшие ошибок китайские комментаторы начала XIX века. В. М. Алексеев и сам отметил это обстоятельство в предисловии к «Рассказам о людях необычайных»: «Ляо Чжай обладал столь сильною ассоциативною памятью, что очень часто комментаторы, стараясь расшифровать его намек, в конце концов признают тщету своих усилий и заканчивают свои выписки стереотипною фразой: „Что же до слов (таких-то), то откуда они и как попали в текст, непонятно“». Тем серьезнее заслуга нашего соотечественника, сумевшего совершенно передать изысканность китайского текста, глубину его и даже характерную Ляочжаеву смесь из конфуцианской утонченной учености, канцелярских штампов и не всегда удобопроизносимых по своей откровенности слов.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Самостоятельную ценность имеют написанные В. М. Алексеевым обьяснения к переводам рассказов. Это не просто примечания в виде лаконичной справки, нетерпеливо регистрирующей смысл выражения или применение реалии. Здесь каждая статья представляет собою и исследование, и наблюдение, и непременно размышление, в которое вовлекается также читатель, потому что само по себе чтение алексеевского комментария есть занятие интересное и даже захватывающее. В. М. Алексеев разьясняет Китай Ляо Чжая во многих подробностях, которые и не найдешь нигде больше и которые явились результатом не только поразительных знаний ученого, но и присущего острому его взгляду умения отметить самое характерное в увиденном. Все разьяснения В. М. Алексеева – ученого и очевидца – настолько увлекательны и, как правило, актуальны и поныне, что составитель сборника каждый раз с досадой (и стараясь делать это в интересах читателя как можно реже) позволял себе лишь самые необходимые сокращения, продиктованные запланированным обьемом книги.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Примечания переводчика уточнены нами там, где потребовались эти уточнения для нынешнего читателя, знающего о Китае неизмеримо больше, чем его предшественник двадцатых – тридцатых годов. Однако в переводе мы не тронули даже выглядящих в настоящее время странно «фута», «дюйма», «вершка», «ланы серебра» (в женском роде) и т. п. Мы сохранили и «пятьсот миллионов китайцев» (в предисловии к «Лисьим чарам»), что должно быть для нашего времени исправлено, возможно на один миллиард, как должен быть исправлен в согласии с последними научными данными и год рождения а: автор «Рассказов Ляо Чжая о необычайном» родился в 1640 году, умер в 1715-м.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Настоящий сборник содержит в себе лишь часть переведенных В. М. Алексеевым и изданных в разное время рассказов Пу Сунлина. Все они расположены, однако, в том порядке, какой дан самим переводчиком в четырех его книгах, каждая из которых, таким образом, хотя и в сокращенном виде, но в сборнике воспроизведена.</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">В заключение подчеркнем еще раз, что перевод рассказов Пу Сунлина есть одно из важных звеньев во всей деятельности В. М. Алексеева, выдающегося советского ученого и литератора, много и плодотворно потрудившегося для духовной связи нашего и китайского народов.</span><br />
<div style="text-align: right;">
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span>
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">Л. Эйдлин</span></div>
<div style="text-align: right;">
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;"><br /></span></div>
<div style="text-align: right;">
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">_______________________</span><br />
<span style="font-family: Arial, Helvetica, sans-serif;">____________________________________________</span></div>
</div>
Unknownnoreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-5547613215432952275.post-54478740380770259812014-03-24T23:24:00.001-07:002014-03-24T23:24:31.181-07:00ЛИСЬИ ЧАРЫ<div dir="ltr" style="text-align: left;" trbidi="on">
<div class="separator" style="clear: both; text-align: center;">
<a href="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEhqHhe-6EUrWZn1hYwIiHtMjlFcr3AMDGXuizQDnmswMEjhQLd712O4sJYSPwx0fQXgtoIZUSz3h7-E36iuImjOLOTZZJ9zHttMDaQu6ZEeaExVSBDYvDWDmz5kYU6SaLC5NqHtox_w4UI-/s1600/1_fantasy_girls_624.jpg" imageanchor="1" style="margin-left: 1em; margin-right: 1em;"><img border="0" src="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEhqHhe-6EUrWZn1hYwIiHtMjlFcr3AMDGXuizQDnmswMEjhQLd712O4sJYSPwx0fQXgtoIZUSz3h7-E36iuImjOLOTZZJ9zHttMDaQu6ZEeaExVSBDYvDWDmz5kYU6SaLC5NqHtox_w4UI-/s1600/1_fantasy_girls_624.jpg" height="480" width="640" /></a></div>
<div style="text-align: center;">
<strong><br /></strong></div>
<div style="text-align: justify;">
<strong>Предисловие переводчика</strong><br /><br />У всякого народа, в особенности на заре его культурной жизни, есть смутное чувство, говорящее ему, что те животные, которые его окружают, не так уж далеки от человека, как это кажется, судя по отсутствию у них членораздельной речи – этой типичной принадлежности человеческой породы животных. Наоборот, именно эта жуткая странность, при которой, будучи в данный момент довольными и веселыми, животные не смеются; желая сейчас что-то сказать, не говорят, – эта странность пугает, как неразгаданная тайна, и двуногий царь природы начинает сомневаться в своем непререкаемом властительстве: наоборот, ему кажется, что его окружают существа, от которых он зависит, которые могут диктовать ему свою волю, благоволя ему или вредя. Одною из таких неразгаданных тайн человеку всегда представлялась лисица – та самая лисица, которая, с одной стороны, была ему неприятна, воруя у зазевавшегося хозяина кур, но, с другой, – весьма приятна, в качестве превосходной шубы, сшитой из шкуры тех лисиц, что, в свою очередь, зазевались и попались в руки предприимчивому охотнику.</div>
<a name='more'></a><br />Кто из нас не знает, какими качествами наделил куму-лису, Лису Патрикеевну, воровку-лису русский человек? Кто не знает таких выражений, как: лисить, лису петь, подпускать лису, лисой пройти, не волчий зуб – так лисий хвост, лиса своего хвоста не замарает, кабы лиса не подоспела, то бы овца волка сьела и т. п., в которых лиса является образом человека – лукавого, хитрого, пролазы, проныры, корыстного льстеца? Русский народ, конечно, не оригинален в данном отношении, и все вышесказанное является лишь примером человеческой изобретательности, первобытной, простодушной, наивной. Ей еще так далеко до развитого миропонимания, прошедшего школу научного наблюдения и успокоившего свое жуткое ощущение соседства непонятных животных пониманием биологической панорамы.<br /><br />Китайский народ, прежде всего, не отставал в этом отношении от других. Так, ему лиса представлялась всегда символом осторожности и недоверчивости. «Лиса сама закапывает, сама же и раскапывает» – при такой подозрительности никакого дела нельзя сделать. Затем, китайцу лиса точно так же, как и другим народам, кажется хитрым и лицемерным существом, водящим за нос сильных и свирепых зверей, как, например, в одной басне, известной не только одним китайцам (хотя и помещенной в одном древнем тексте), – в басне о лисице, идущей впереди тигра и принимающей на свой счет почтительное поклонение, расточаемое встречными, конечно, только тигру. Далее, так же как и у нас, лисица в Китае представляется существом, одаренным особой способностью к вкрадчивому лицемерию, легко обольщающему жертву и потом безжалостно ее же эксплуатирующему. Наконец, все эти качества, на которые жалуется создающий басни и поговорки крепкий задним умом наивный человек, подчеркиваются китайцем, когда он говорит о лисе, как об определенно злом существе, одинаковом в этом отношении с шакалом и волком, хищном, свирепом, отвратительном. Отвращение к лисе видно даже в таком китайском выражении, как «лисий запах», означающем противную вонь, идущую от больных и неопрятных людей из-под мышек.<br /><br />Однако китайцу – не в пример, по-видимому, прочим – лиса представляется и полезным существом. Не говоря уже о ее шкуре, ценимой не менее чем где-либо, китайская медицина знает весьма полезные свойства лисьего организма, части которого, например печень, могут исцелять злую лихорадку, истерию, внезапные обмороки, а мясо ее вообще может, как говорят даже солидные китайские медицинские трактаты, – в особенности, если его приготовить должным образом, – исцелять случаи «крайнего испуга, обмороков, бессвязной речи, беспричинных, безрассудных песен, скопления холода во внутренностях, злостного отравления» и других подобных болезней. Лисья кровь, как говорит в своем знаменитом сочинении один из китайских мыслителей первых веков до нашей эры, сваренная с просом, дает способность избегать опьянения, и т. д. и т. д. Одним словом, лиса, оказывается, не так уж безнадежно плоха. Наоборот, – и здесь китайская фантазия идет, по-видимому, впереди всех народов, – она оказывается наделенною редким свойством долголетия, достигающего тысячи лет, и, значит, вообще сверхчеловеческими, даже прямо божескими особенностями. Эти качества, прежде всего, делают ее, конечно, доброю, ибо такова воля умилостивляющего ее человека, который, страшась и подозревая ее в душе своей, боится ей это показать. Так, девятихвостая белая лисица, жившая в горе Ту, явилась древнему герою китайского исторического предания, императору Юю (XXIII в. до н. э.), и он женился на ней, как герой на фее. «Небесная лисица, – говорит другое литературное предание, – имеет девять хвостов и золотистую шерсть; она может проникать в тайны мироздания, покоящиеся на чередовании мужского и женского начал».<br /><br />Эта волшебная фантастика, которою китайский народ, неизвестно даже с какого времени, окутывает простого плотоядного зверька, разрастается до размеров, которые, по-видимому, совершенно чужды воображению других народов.<br /><br />Вы проходите по китайским полям и вдруг видите, что перед каким-то курганом стоит огромный стол, на котором покоится ряд древнего вида сосудов, знамена, значки и все вещи, свойственные, насколько вам известно, только храму. Вы осведомляетесь у прохожего мужичка, что это такое, и слышите в ответ: «Это фея-лиса» (хусянье). Она, видите ли, живет где-то тут в норе, и ее упрашивают не вредить бедному народу, – и не только не вредить, а, наоборот, благодетельствовать ему, как благодетельствуют прочие духи. И вы действительно читаете на знаменах и особых красивых лакированных досках крупные надписи: «Есть у меня просьба – непременно ответишь!», «Смилуешься над нами, стадом живых», и т. д. Словом, лиса становится анонимным божеством, равноправным со всеми другими, которым в Китае имя легион. Вот в этой-то своей роли божества, наделенного к тому же способностью принимать всевозможные формы, начиная от лисы-зверя и кончая лисой-женщиной и лисом-мужчиной, во всяком их дальнейшем разнообразии, смотря по тому, на кого и во имя чего требуется действовать, вот в этом мире превращений лиса и кружит человеческую голову всевозможными химерами, создающими самое необыкновенное течение событий там, где обычная человеческая жизнь проста, убога, скучна. На этой почве и развились повести и рассказы Ляо Чжая, перевод которых здесь печатается. Перед русским читателем здесь развертывается самая прихотливая картина сверхьестественного вмешательства лисицы в человеческую жизнь. Она окутывает его злым наваждением, не давая ему жить спокойно в своем же доме и веля поступаться самыми насущными вопросами совести. Она обольщает бедного человека своею нечеловеческой красотой и, воспользовавшись любовью, пьет соки его жизни, а затем бросает в жертву смерти и идет охотиться за другим. Лиса превращает его в бездушного исполнителя своих приказаний, велит ему действовать, как во сне, теряя ощущение подлинной жизни. И боясь злых чар лисы, человек, в сердце которого есть решимость, не знающая сопротивления, обьявляет ей войну, ловит ее, рубит ее, натравливает на нее ее врага, сам рискуя пропасть вместе с ней. Однако, если он действует исподтишка, если он, вместо того чтобы самому проявить героизм, идет к колдуну за талисманом или если он, облагодетельствованный красотой своей лисьей подруги, желает от нее избавиться подловатым образом, стараясь при этом ничем но рисковать, – то горе ему! От него лиса отнимет все, что когда-либо ему дала, вынет семя жизни и погубит бесповоротно и окончательно.<br /><br />Но, вмешиваясь таким образом в жизнь человека, лиса не всегда действует зло. Верно, что она морочит глупых людей, глумится над алчными и грубыми, охотящимися за счастьем, которое им на роду не писано. Верно, что она жестоко наказывает за распутство, а главное, за вероломство и подлость по отношению главным образом к ней же, – но разве может все это быть сопоставлено с теми нечеловеческими радостями, которые создает появление в серой и убогой жизни человека обольстительной красавицы, не требующей ничего такого, что осложняет жизнь, и отдающейся человеку прямо и решительно, погружая его сразу же в подлинное счастье, в то незаслуженное и огромное, что в жизни творит жизнь и за которое человек идет на все, даже на свою явную погибель. Лиса приходит к человеку сама, влюбляет его в себя, любит его, становится восхитительной любовницей и верной подругой, добрым гением, охраняющим своего друга от злых людей. Она является в жизнь ученого еще более тонкою, чем он сам, и восхищает его неописуемым очарованием, которое человеку, женатому на неграмотной, полуживотной женщине, охраняющей его очаг и отнюдь не претендующей на неиссякающее любовное внимание, является особенно дорогим и которое развертывает всю его сложную личность, воскрешает ее. С легким сердцем устремляется он к своей гибели. Очертя голову и повинуясь зову очарованной души, он сам, своими же руками разрывает сети колдуна, в которые попала его чародейка, – и тогда она преображается, несет ему исцеление и, прощаясь с ним, ловко и легко устраивает ему счастливую, теперь уже мирную жизнь. Однако не претендуй, жалкий человек, на счастье, которого ты не заслуживаешь! Лисий смех, леденящий душу, раздается в ответ на твои просьбы, и глупейший мираж будет дан тебе в удел, вместо грубого счастья, которого ты цинично себе просишь.<br /><br />Лиса не только женщина. Она может также явиться человеку и в образе мужчины. Это будет тонко образованный ученый, беседа с которым окрыляет дух; он будет товарищ и друг, преданный беззаветно и искренно, ищущий себе ответа в глубине чужой души, но возмущающийся и казнящий своего товарища за всякую попытку использовать его божественную силу в угоду грубому аппетиту. Лис живет вместе с человеком, ничем не отличается, кроме свойственных ему странностей, но иногда он – невидимка и посылает свои чары только одному своему избраннику, сердце которого не заковано обывательским страхом и слепыми россказнями. Лис-невидимка – все тот же преданный друг, иногда, правда, непостижимый в своих действиях, похожих скорее на действия врага, но потом действительно оказывающийся подлинным золотом.<br /><br />Неся человеку фатальное очарование, приводя его к границам смерти, лиса сама же несет ему исцеление, помогающее как ничто на свете. Она хранит пилюлю вечной жизни, горящую в вечном сиянии бледной колдуньи-луны и способную оживить даже разложившийся труп. И перед тем как стать бессмертным гением надземных сфер, она еще раз вмешивается в жизнь человека и несет ему мир и счастье.<br /><br />Переводчик и автор этого предисловия предполагает, что эта фантастика, это причудливое смешение мира действительности с миром невероятных возможностей может волновать русского читателя, если он хоть немного склонен к обособлению от жизни, и дать ему ряд переживаний, которые для русской и европейской литературы вообще необыкновенны и интересны.<br /><br />Эти «Записи необыкновенного, сделанные Ляо Чжаем» («Ляо Чжай чжи и»), можно сказать, не боясь преувеличения, являются в Китае самой популярной книгой. Более того, принимая во внимание число людей, могущих вообще держать книгу в руках, среди общей массы пятисот миллионов китайцев, мы можем, пожалуй, утверждать, что эта книга является если не самой известной, то, во всяком случае, из таковых, говоря теперь уже обо всем земном шаре. Благодаря совершенной свободе печати и издательства, отсутствию понятия о праве собственности на какое бы то ни было литературное произведение, раз оно уже увидело свет в печати, благодаря дешевизне труда и бумаги, эту книгу вы встретите в любой книжной лавке, на любом книжном уличном развале или лотке; вы увидите ее в руках у людей самых разнообразных положений и состояний, классов, возрастов. Книгу эту, прежде всего, читает, читает с восторгом и умилением перед образцом литературной изысканности всякий тонко образованный китаец, не говоря уже про людей с образованием, по качеству средним и ниже среднего, – людей, для которых Ляо Чжай – восхитительная недостижимость. Однако и для тех, кто не особенно грамотен, то есть не имеет того запаса литературного навыка и даже попросту запаса слов, которым располагает образованный китаец, Ляо Чжай – настоящий магнит. Правда, такой читатель понимает сложный, весь блещущий литературной отделкой текст из пятого в десятое, но даже самая фабула, самое мастерство рассказчика, развивающего перед читателем восхитительную картину человеческой жизни, пленяют его настолько, что он не выпускает из рук этой книги и, конечно, не менее образованного знает содержание ее четырехсот с лишним рассказов, как содержание самых ходячих анекдотов.<br /><br />Однако нам может быть понятно, что читателю этого типа крайне досадно видеть себя в жалком положении человека, питающегося крохами от трапезы господ своих, и он естественным образом всегда стремился, так сказать, к уравнению своих прав. И вот если вы пройдете по Пекину, выйдете за ворота маньчжурского города, пройдете по главной улице до Храма Неба, то в этой части столицы вы увидите ряд чайных, где китайский простолюдин внимает своему шошуды, то есть рассказчику, обладающему особым талантом и развитым уменьем переложить текст и даже стиль Ляо Чжая в такую форму, которая, сохраняя все богатство оригинала, создает особую ритмическую разговорную речь. Таким образом, здесь совершается художественное претворение книжной непонятной речи в живую и понятную, – и китаец малообразованный оказывается точно так же приобщенным к достоинствам Ляо Чжая, как и китаец высокообразованный.<br /><br />Кто же автор этих рассказов, маг и чародей, сумевший овладеть умами Китая, этой литературной страны, избалованной тысячами поэтов и бесконечным рядом вообще выдающихся писателей?<br /><br />Пу Сунлин (по фамилии Пу, по имени Сунлин), давший себе литературное прозвание, или псевдоним, Ляо Чжай, родился в 1622 году и умер в 1715 году в провинции Шаньдун, находящейся в Восточном Китае, близ морского побережья, с которого простым глазом видны очертания Порт-Артура. Место действия его рассказов почти не выходит за пределы Шаньдуна, и время их не отступает от эпохи жизни самого автора. Вот что о нем рассказывает его, к сожалению, слишком краткая биография, находящаяся в описании уезда Цзычуань, в котором он родился и умер.<br /><br />«Покойному имя было Сунлин, второе имя – Люсянь, дружеское прозвание Люцюань. Он получил на экзамене степень суйгуна[1] в 1711 году и славился среди своих современников тонким литературным стилем, сочетавшимся с высоким нравственным направлением. Со времени своего первого отроческого экзамена он уже был известен такой знаменитости, как Ши Жуньчжан, и вообще его литературная слава уже гремела. Но вот он бросает все и ударяется в старинное литературное творчество, описывая и воспевая свои волнения и переживания. В этом стиле и на этой литературной стезе он является совершенно самостоятельным и обособленным, не примыкая ни к кому.<br /><br />И в характере своем, и в своих речах покойный проявлял благороднейшую простоту, соединенную с глубиной мысли и основательностью суждения. Он высоко ставил непоколебимость принципа, всегда называющего только то, что должно быть сделано, и неуклонность нравственного долга.<br /><br />Вместе со своими друзьями Ли Симэем и Чжан Лию, также крупными именами, он основал поэтическое содружество, в котором все они старались воспитать друг друга в возвышенном служении изящному слову и в нравственном совершенстве.<br /><br />Покойный Ван Шичжэнь всегда дивился его таланту, считая его вне пределов досягаемости для обыкновенных смертных.<br /><br />В семье покойного хранится богатейшая коллекция его сочинений, но „Рассказы Ляо Чжая о чудесах“ („Ляо Чжай чжи и“) особенно восхищают всех нас, как нечто самое вкусное, самое приятное».<br /><br />Итак, перед нами типичный китайский ученый. Посмотрим теперь, каково содержание его личности как ученого, то есть постольку, поскольку это касается воспитания и вообще культурного показателя. Остальное, не правда ли, уже сообщено в вышеприведенных строках исторической справки.<br /><br />Китайский ученый отличается от нашего главным образом своею замкнутостью. В то время как наш образованный человек – не говоря уже об ученом – наследует в той или иной степени культуру древнего мира и Европы, являющуюся вообще сборным соединением разных отраслей человеческого знания и опыта, начиная с религии и кончая химией и чистописанием, – образованный и ученый китаец является – и особенно являлся в то время, когда жил Пу Сунлин – Ляо Чжай, – наследником и выразителем только своей культуры, причем главным образом литературной. Он начинал не с детских текстов и легких рассказов, а сразу с учения Конфуция и всего того, что к нему примыкает, иначе говоря – с канона китайских писаний, к которым, конечно, можно применить наше слово и понятие «священный», но с надлежащею оговоркой, а именно: они не заимствованы, как у нас, от чуждых народов и не занимаются сверхьестественным откровением, а излагают учение «совершенного мудреца» Конфуция о призвании человека к высшему служению. Выучив наизусть – непременно в совершенстве – и научившись понимать с полною отчетливостью и в согласии с суровой, непреклонной традицией все содержание этой китайской библии, которая, конечно, во много раз превосходит нашу, хотя бы размерами, не говоря уже о трудности языка, – той библии, о которой в нескольких строках нельзя дать даже приблизительного представления (если не сказать в двух словах, что ее язык так же похож на тот, которым говорит учащийся, как русский язык на санскрит), – после этой суровой выучки, на которой «многи силу потеряли» и навсегда сошли с пути образования, китаец приступал к чтению историков, философов разных школ, писателей по вопросам истории и литературы, а главным образом, к чтению литературных образцов, которые он, по своей уже выработанной привычке, неукоснительно заучивал наизусть. Цель его теперь сводилась к выработке в себе образцового литературного стиля и навыка, которые позволили бы ему на государственном экзамене проявить самым достойным образом свою мысль в сочинении на заданную тему, а именно доказать, что он в совершенстве постиг всю глубину духовной и литературной китайской культуры тысячелетий и является теперь ее современным представителем и выразителем.<br /><br />Вот, значит, в чем заключалось китайское образование. Оно вырабатывало человека, отличающегося от необразованного, во-первых, тем, что он был в совершенстве знаком с тайною языка во всех его стадиях, начиная от архаической, понятной только в традиционном обьяснении, и кончая современной, сложившейся из непрерывного роста языка, который впоследствии прошел еще целый ряд промежуточных стадий. Во-вторых, этот человек держал в своей памяти – и притом самым отчетливым образом – богатейшее содержание китайской литературы, в чтение которой он весь был погружен чуть ли не двадцать лет, а то и больше! Таким образом, перед нами человек со сложным миропониманием, созерцающий всю свою четырехтысячелетнюю культуру, и со сложным умением выражать свои мысли, пользуясь самыми обширными запасами культурного языка, ни на минуту не знавшего перерыва в своем развитии.<br /><br />Таков был китайский интеллигентный человек времен Пу Сунлина. Чтобы теперь представить себе личность самого Ляо Чжая, автора этих странных рассказов, надо к вышеизложенной общей формуле образованного человека прибавить особо отличную память, поэтический талант и размах выдающейся личности, которой сообщено столь сложное культурное наследие.<br /><br />Все это и отразилось на пленительных его рассказах, в которых прежде всего заблистал столь известный всякой литературе талант повествователя. Там, где всякий другой человек увидит только привычные формы жизни, прозорливый писатель увидит и покажет нам сложнейшую и разнообразнейшую панораму человеческой жизни и человеческой души. То, что любому из нас, простых смертных, кажется обыденным, рядовым, не заслуживающим внимания, то ему кажется интересным, тесно связанным с потоком жизни, над которым, сам в нем плывя, только он может поднять голову. И наконец, тайны человеческой души, видные нам лишь постольку, поскольку чужая душа находит себе в наших бледных и ничтожных душах кое-какое отражение, развертываются перед поэтом во всю ширь и влекут его в неизбывные глубины человеческой жизни.<br /><br />Однако талантливый повествователь – это только ветвь в лаврах Ляо Чжая. Самым важным в ореоле его славы является соединение этой могучей силы человека, наблюдающего жизнь, с необыкновенным литературным мастерством. Многие писали на эти же темы и до него, но, по-видимому, только Ляо Чжаю удалось приспособить утонченный литературный язык, выработанный, как мы видели, многолетней суровой школой, к изложению простых вещей. В этом живом соединении рассказчика и ученого Ляо Чжай поборол прежде всего презрение ученого к простым вещам. Действительно, китайскому ученому, привыкшему сызмальства к тому, что тонкая и сложная речь передает исключительно важные мысли – мысли Конфуция и первоклассных мастеров литературы и поэзии, которые, конечно, всегда чуждались «подлого штиля» во всех его направлениях, – этому человеку всегда казалось, что так называемое легкое чтение есть нечто вроде исподнего платья, которое все носят, но никто не показывает. И вот является Ляо Чжай и начинает рассказывать о самых интимных вещах жизни таким языком, который делает честь самому выдающемуся писателю важной, кастовой китайской литературы. Совершенно отклонившись от разговорного языка, доведя это отклонение до того, что поселяне-хлебопашцы оказываются у него говорящими языком Конфуция, автор придал своей литературной отделке такую высоту, что члены его поэтического содружества (о котором упоминалось выше) не могли сделать ему ни одного возражения.<br /><br />Трудно сообщить русскому читателю, привыкшему к вульгарной передаче вульгарных тем, и особенно разговоров, всю ту восхищающую китайца двойственность, которая состоит из простых понятий, подлежащих, казалось бы, выражению простыми же словами, но для которых писатель выбирает слова-намеки, взятые из обширного запаса литературной учености и понимаемые только тогда, когда читателю в точности известно, откуда взято данное слово или выражение, что стоит впереди и позади него – одним словом, – в каком соседстве оно находится, в каком стиле и смысле употреблено на месте и какова связь его настоящего смысла с текущим текстом. Так, например, Пу Сунлин, рассказывая о блестящем виде бога города, явившегося с неба к своему зятю как незримый другим призрак, употребляет сложное выражение в четыре слова, взятых из разных мост «Шицзина», классической древней книги античных стихотворений, причем в обоих этих местах говорится о четверке рослых коней, влекущих пышную придворную колесницу. Таким образом, весь вкус этих четырех слов, изображающих парадные украшения лошадей, сообщается только тому, кто знает и помнит все древнее стихотворение, из которого они взяты. Для всех остальных – это только непонятные старые слова, смысл которых, в общем, как будто, говорит о том, что получалась красивая, пышная картина. Разница впечатлений такова, что даже трудно себе представить что-либо более удаленное одно от другого. Затем, например, рассказывая о странном монахе, в молодом теле которого поселилась душа глубокого старца, Пу пользуется словами Конфуция о самом себе. «Мне, – говорит китайский мудрец, – было пятнадцать – и я устремился к учению; стало тридцать, – и я установился…» Теперь фраза Пу гласит следующее: «Лет ему (монаху) – только „и установиться“, а рассказывал о делах, случившихся восемьдесят, а то и больше лет тому назад». Значит, эта фраза понятна только тем, кто знает вышеприведенное место из Конфуция, и окажется, что монаху было тридцать лет, следовательно, перевести эту фразу на наш язык надо было бы так: «Возраст его был всего-навсего, как говорит Конфуций: „когда только что он установился“, а рассказывал…» и т. д. Одним словом, выражения заимствуются Пу Сунлином из контекста, из связи частей с целым. Восстановить эту ассоциацию может только образованный китаец. О трудностях перевода этих мест на русский язык не стоит и говорить.<br /><br />Однако все это еще сущие пустяки. В самом деле, кто из китайцев не знал (в прежнее, дореформенное время) классической литературы? Наконец, всегда можно было спросить даже простого учителя первой школы, и он мог или знать, или догадаться. Другое дело, когда подобная литературная цветистость распространяется на все решительно поле китайской литературы, задевая историков, и философов, и поэтов, и всю плеяду писателей. Здесь получается для читателя настоящая трагедия. В самом деле, чем дальше развивает отборность своих выражений Пу Сунлин, тем дальше от него читатель. Или же, если последний хочет приблизиться к автору и понимать его, то сам должен стать Пу Сунлином, или, наконец, обращаться поминутно к словарю. И вот, чтобы идти навстречу этой потребности, современные издатели рассказов Ляо Чжая печатают их вместе с толкованиями цветистых выражений, приведенными в той же строке. Конечно, выражения, переведенные и обьясненные выше как примеры, ни в каких примечаниях не нуждаются, ибо известны каждому мало-мальски грамотному человеку.<br /><br />Таким образом, вот тот литературный прием, которым написаны повести Ляо Чжая. Это, значит, вся сложная культурная ткань древнего языка, привлеченная к передаче живых образов в увлекательном рассказе. Волшебным магнитом своей богатейшей фантазии Пу – Ляо Чжай заставил кастового ученого отрешиться от представления о литературном языке, как о чем-то важном и трактующем только традиционные темы. Он воскресил язык, извлек его, так сказать, из амбаров учености и пустил в вихрь жизни простого мира. Это ценится всеми, и до сих пор образованный китаец втайне думает, что вся его колоссальная литература есть скорее традиционное величие и что только на повестях Ляо Чжая можно научиться живому пользованию языком ученого. С другой же стороны, простолюдин, не имевший времени закончить свое образование, чувствует, что Ляо Чжай рассказывает вещи, ему родные, столь милые и понятные, и одолевает трудный язык во имя близких ему целей, что, конечно, более содействует распространению образования, нежели самая свирепая и мудрая школа каких-либо систематиков.<br /><br />В повестях Ляо Чжая почти всегда действующим лицом является студент. Китайский студент отличается от нашего, как видно из сказанного выше, тем, что он может оставаться студентом всю жизнь, в особенности если он неудачник и обладает плохою памятью. Мы видели, что и сам автор повестей Пу выдержал мало-мальски сносный экзамен лишь в глубокой старости. Мягко обходя этот вопрос, историческая справка, приведенная на предыдущих страницах, не говорит нам о том, что составляло трагедию личности Пу Сунлина. Он так и не смог выдержать среднего экзамена, не говоря уже о высшем, и, таким образом, стремление каждого китайского ученого стать «государственным сосудом» встретило на его пути решительную неудачу. Как бы ни обьясняли себе – он, его друзья, почитатели и, наконец, мы – эту неудачу, сколько бы мы ни говорили, что живому таланту трудно одолеть узкие рамки скучных и вязких программ с их бесчисленными параграфами и всяческими рамками, выход из которых считается у экзаменаторов преступлением, – все равно: жизнь есть жизнь, а ее блага создаются не индивидуальным пониманием вещей, а массовой оценкой, и потому бедный Ляо Чжай глубоко и остро чувствовал свое жалкое положение вечного студента, отравлявшее ему жизнь. И вот он призывает своим раненым сердцем всю фантастику, на которую только способен, и заставляет ухаживать за студентом мир прекрасных фей. Пусть, думается ему, в этой жизни бедный студент горюет и трудится. Вокруг него порхает особая, фантастическая жизнь. К нему явятся прекрасные феи, каких свет не видывал… Они подарят ему счастье, от которого он будет вне себя, они оценят его возвышенную душу и дадут ему то, в чем отказывает ему скучная жизнь. Однако он – студент, ученик Конфуция, его апостол. Он не допустит, как сделал бы всякий другой на его месте, чтобы основные принципы справедливости, добра, человеческой глубины человеческого духа и вообще незыблемых идеалов человека были попраны вмешательством химеры в реальную жизнь. Он помнит, как суров и беспощаден был Конфуций в своих приговорах над людьми, потерявшими всякий масштаб и в упоенье силы начинающими приближаться к скоту, – да! он это помнит и свое суждение выскажет всегда, чего бы это ему ни стоило. И как в языке Ляо Чжая собрано все культурное богатство китайского языка, так и в содержании его повестей собрано все богатство человеческого духа, волнуемого страстью, гневом, завистью и вообще тем, что всегда его тревожило, – и все это богатство духа вьется вихрем в душе вечно юного китайского студента, стремящегося, конечно, поскорее уйти на трон правителя, но до этих пор носящего в себе незыблемо живые силы, сопротивляющиеся окружающей пошлости темных людей.<br /><br />Кружа таким образом своей мыслью около своей неудачи и создавая свой идеал в размахе страстей жизни, бедный студент сумел, однако, высказаться положительно и вызвал к себе отношение, далеко превышающее лавры жалостливого рассказчика. Исповеданные им конфуцианские заветы права и справедливости возбудили внимание к его личности, и, таким образом, личность и талант сплелись в одну победную ветвь над головой Ляо Чжая. И настолько умел он захватить людей своей идейностью, что один император, ярый поклонник его таланта, хотел даже поставить табличку с его именем в храме Конфуция, чтобы таким образом сопричислить его к сонму учеников бессмертного мудреца. Однако это было сочтено уже непомерным восхвалением, и дело провалилось.<br /><br />Содержание повестей, как уже было указано, все время вращается в кругу и – «причудливого, сверхьестественного, странного». Говорят, книга сначала была названа так: «Рассказы о бесах и лисицах» («Гуй ху чжуань»). Действительно, все рассказы Ляо Чжая занимаются исключительно сношением видимого мира с невидимым при посредстве бесов, оборотней, лисиц, сновидений и т. д. Злые бесы и неумиренные, озлобленные души несчастных людей мучают оставшихся в живых. Добрые духи посылают людям счастье. Блаженные и бессмертные являются в этот мир, чтобы показать его ничтожество. Лисицы-женщины пьют сок обольщенных мужчин и перерождаются в бессмертных. Их мужчины посланы в мир, чтобы насмеяться над глупцом и почтить ученого умника. Кудесники, волхвы, прорицатели, фокусники являются сюда, чтобы, устроив мираж, показать новые стороны нашей жизни. Горе злому грешнику в подземном царстве! Сколько нужно сложных случайностей и совпадений, чтобы извлечь его из когтей злых бесов! А главное судьба! Да, судьба – вот общий закон, в котором тонет все и тонут все: и бесы, и лисицы, и всякие люди. Судьба отпускает человеку лишь некоторую долю счастья, и как ни развивай ее, дальше положенного предела не разовьешь. Фатум бедного человека есть абсолютное божество. Таков крик исстрадавшейся души автора, звучащий в его «книге сиротливой досады», как выражаются его критики и почитатели.<br /><br />Как же случилось, что все эти химерические превращения и вмешательства в человеческую жизнь, все эти туманные, мутные речи, «о которых не говорил Конфуций», не говорят и все классики, – как случилось, что Пу Сунлин избрал именно их для своих повестей, – и не только случайно выбрал, но нет – собирал их заботливо всю свою жизнь? Как это совместить с его конфуцианством?<br /><br />Он сам об этом подробно говорит в предисловии к своей книге, указывая нам прежде всего, что он в данном случае не пионер: и до него люди такой высокой литературной славы, как Цюй Юань и Чжуан-цзы (IV в. до н. э.), выступали поэтами причудливых химер. После них можно также назвать ряд имен (например, знаменитого поэта XI в. Су Дунпо), писавших и любивших все то, что удаляется от земной обыденности. Таким образом, под защитой всех этих славных имен, Пу не боится нареканий. Однако главное, конечно, не в защите себя от нападок, а в собственном волевом стремлении, которое автор обьясняет врожденной склонностью к чудесному и фатальными совпадениями его жизни. Он молчит здесь о своей неудаче в этом земном мире, которая, конечно, легла в основу его исповедания фатума. Однако из предыдущего ясно, что Пу в своей книге выступает в ряду своих предшественников с жалобой на человеческую несправедливость. Эта тема всюду и везде, как и в Китае, вечна, и, следовательно, мы отлично понимаем автора и не удивляемся его двойственности, без которой, между прочим, он не имел бы той литературной славы, которая осеняла его в течение этих двух столетий.<br /><br />Литературный перевод этих повестей, сделанный с оригинала, появляется на русском языке впервые. Все, что появлялось доселе, было или учебным переводом с примечаниями для руководства начинающих китаеведов, или же переводом с иностранных переводов. Это обязывает переводчика предложить вниманию читателя несколько соображений, которые могут им, если он того пожелает, отчасти руководить.<br /><br />Переводчик просил бы прежде всего не удивляться всему тому, что не совпадает с привычным чтением. Ведь перевод на китайский язык наших произведений, например поэм Жуковского, сна Татьяны из «Евгения Онегина», святочных рассказов и т. д. поверг бы китайца точно так же в крайнее удивление и вызвал бы недоуменный вопрос: где же тут литература, что интересного в этой диковинной чепухе, шокирующей литературный вкус читателя? Опасно, – должен предостеречь переводчик, – будучи простым обывателем, мнить себя абсолютным судьей чужеземного творчества.<br /><br />Выпускаемая книжка, конечно, фактически обращается к любому человеку, умеющему читать, но достоинство ее обращено только к тем, кто любит новое; кто всей душой стремится в новый мир человеческих чувств, переживаний, образов и слов; кто знает цену новому знакомству, новому проникновению в новые тайны человеческой души. Такому читателю, наоборот, показалось бы чрезвычайно странным и неприятным, если бы он в переводах с китайского увидел бы только то, что давно уже знал из своего опыта с чтением русской литературы.<br /><br />Далее, переводчик просит не забывать, что дело происходит в XVII веке, в Китае, еще совершенно не затронутом европейской цивилизацией и, следовательно, молчащем во всех тех областях, которые в то время требовали от мирового писателя отзыва и ответа.<br /><br />Затем, хорошо было бы, если бы читатель, натолкнувшись в переводе этих рассказов на шокирующие чувство благопристойности места, взглянул на них так же, как глядят на светящийся предмет близорукие, то есть через некоторые очки, восстанавливающие нормальное зрение и более не позволяющие видеть вместо светящейся точки радужное пятно. Читатель этого типа легко поймет, что фактическая непристойность, изображенная Ляо Чжаем в двух-трех словах, отнюдь не рассчитана на такое внимание, каким окружены соответствующие места у Ги де Мопассана, Золя, не говоря уже о нашей литературе начала XX века, Арцыбашеве и других. Переводчику хотелось бы предупредить обычное лицемерие, а тем более ханжество читателя, не умеющего относиться к литературной вещи с должным чувством пропорции ее частей и форм.<br /><br />Наконец, как выяснено уже на предыдущих страницах, перевод с китайского языка, располагающего двойственностью своего проявления в литературе и в разговоре, на русский язык, который этой двойственности почти не имеет, – во всяком случае, ее не любит, – такой перевод не может воссоздать оригинала во всей его красе. Протянуть от своих слов к их родникам те же нити, что протягивает гениальный китаец, устроить читателю тот же литературный пир, что блещет и волнует в рассказах Ляо Чжая, – это значило бы стать Ляо Чжаем на русской почве. Переводчик есть только переводчик. Ему доступны фразы, слова, иногда образы, но переводчик Байрона не Байрон, переводчик Пушкина не Пушкин, и, значит, переводчик Ляо Чжая не Ляо Чжай. Если ему удалось найти в себе проникновенное слияние двух разных миров – китайского и русского, если он сумел достойным образом передать содержание повестей на русскую литературную речь, легко читаемую и действительно отражающую подлинный текст, не делая уступок в угоду понятливости читателя, то последний вместе с переводчиком может быть только доволен.<br /></div>
Unknownnoreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-5547613215432952275.post-64355026114831988382014-03-24T04:54:00.003-07:002018-04-05T05:52:04.181-07:00ДАОССКИЕ ПРИТЧИ<div dir="ltr" style="text-align: left;" trbidi="on">
<div class="separator" style="clear: both; text-align: center;">
</div>
<div class="separator" style="clear: both; text-align: center;">
<a href="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEj1O9vNw89MWQmgHQCuaxu4TYjDCsa-Gi0roJ_CfIf9L1HXGire6z3mqeqa87RAXyz8-vW12PAgFDVpSMeJ3feYSSn8tQXxOIeLEI-NZFEG47hFzL5brVgTXSxP71VzjrkRmuZVVgkxI9FD/s1600/Kitayskiy-hudozhnik-H.-Leung.-Krasivyiy-peyzazh-maslom-dvadtsatyiy.jpg" imageanchor="1" style="margin-left: 1em; margin-right: 1em;"><img border="0" height="458" src="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEj1O9vNw89MWQmgHQCuaxu4TYjDCsa-Gi0roJ_CfIf9L1HXGire6z3mqeqa87RAXyz8-vW12PAgFDVpSMeJ3feYSSn8tQXxOIeLEI-NZFEG47hFzL5brVgTXSxP71VzjrkRmuZVVgkxI9FD/s1600/Kitayskiy-hudozhnik-H.-Leung.-Krasivyiy-peyzazh-maslom-dvadtsatyiy.jpg" width="640" /></a></div>
<div style="text-align: justify;">
<strong></strong><strong>Испытание змеями</strong><br />
<br />
Даосская притча<br />
Однажды к патриарху клана Бессмертных привели несколько юношей, желающих постичь «Вкус плода с Дерева Жизни», и попросили назначить им испытание. Мудрейший повелел выкопать неподалеку от своего жилища несколько ям и поместить туда испытуемых. В каждую яму бросили по змее. Спустя некоторое время Мудрейший со своими учениками пошел взглянуть на юношей. <br />
<br />
В первой яме сидел юноша с бледным, окаменевшим от страха лицом. Он прижался спиной к земляной стене, и ничто не могло заставить его сдвинуться с места. Посмотрев на испытуемого, Мудрейший сказал своим ученикам: </div>
<a name='more'></a><br />
– Этот человек не сможет постичь учение Спокойных, так как по природе своей он жертва и всегда будет отдаваться на милость победителя. Ему предстоит затратить много усилий, прежде чем он научит помыслы повелевать телом. <br />
<br />
Вторая яма оказалась пуста, так как подвергшийся испытанию юноша в страхе выскочил из нее и убежал. Посмотрев в яму, Мудрейший сказал:<br />
<br />
– Тот, кто сидел здесь, не сможет постичь учение Спокойных, так как по природе своей он трус, и трусливые помыслы владеют его телом. Такой человек не сможет быть даже воином. <br />
<br />
В следующей яме Мудрейший с учениками увидели торжествующего юношу, с гордым видом сидящего над убитой змеей. Мудрейший грустно покачал головой и сказал, обращаясь своим ученикам:<br />
<br />
– Тот, кто сидит в этой яме, совершил поступок воина, но он еще не готов к постижению мудрости Спокойных, так как его телом управляют помыслы хищника, и он не способен видеть картину мира. <br />
<br />
В четвертой яме сидел испытуемый с отрешенным лицом, а недалеко от него ползала змея. <br />
<br />
– Этот юноша, – сказал Мудрейший, – видит картину мира, но у него разум аскета, а значит, он не сможет жить в гармонии с окружающим. Рано ему еще постигать учение о Спокойствии, так как пренебрегает он жизнью и не заботится о теле. <br />
<br />
– Неужели никто из испытуемых не сможет следовать по Пути Истины, – спросил один из учеников. <br />
<br />
– Не следует – ответил Мудрейший – спрашивать, когда знаешь, что ответить, ибо это ведет к лени ума и беспомощности в жизни. <br />
<br />
– Не следует, – продолжил он затем, – препятствовать естественному ходу вещей, ибо проявляя нетерпение, ты теряешь картину мира. <br />
<br />
С этими словами устремился Мудрейший к последней яме, в которой увидел юношу без тени смятения на лице и с легкой улыбкой на губах. Змея также не показывал никаких признаков беспокойства, хотя и находилась невдалеке. Молча отошел Мудрейший от ямы, и лишь войдя в дом, сказал ученикам:<br />
<br />
– Видеть картину мира и жить с ним в гармони, не препятствовать ходу вещей, но управлять их течением – разве не это истоки спокойствия? Завтра с утра прошедший испытание станет вашим братом.<br />
<br />
<strong>Волшебное копье</strong><br />
<br />
Один из Следующих по Пути Истины, проходя через город, решил дать представление на базарной площади, чтобы заработать себе на пропитание на ближайшие несколько лет. Прикрепив к дорожному посоху нож вместо наконечника, странник сделал самодельное копье и стал показывать всевозможные трюки. Скоро вокруг него собралась большая толпа, и кое– кто из местных удальцов даже попробовал посостязаться со странником в воинских умениях, но как бы они на него не нападали, с оружием или без, он легко побеждал их. Удерживая древко копья лишь тремя пальцами, он награждал атакующих обидными тумаками, а то и щекотал или ударял их острием. <br />
<br />
Когда же день стал близиться к вечеру, и странник решил закончить свое представление, из толпы зрителей вышел юноша и обратился к нему с такими словами: <br />
<br />
– Воистину тебе нет равных в умении обращаться с копьем, а я давно ищу учителя, который бы согласился преподать мне это искусство. <br />
<br />
Юноша был из богатой семьи, и об этом лучше всяких слов говорили его красивая одежда и гордый облик. Ожидая решение собеседника, он проявлял явные признаки нетерпения и не смог скрыть искру высокомерия, мелькнувшую невзначай в его прищуренных глазах. Видя, что странник медлит с ответом, юноша поспешил продолжить свою речь, пообещав тому хорошую плату за обучение и предложив ночлег в своем доме вместе со слугами. <br />
<br />
Странник не желал наживать себе могущественных врагов, но очень хотел продолжить путешествие. Поэтому он сказал юноше:<br />
<br />
– Я ничтожный человек, а не великий мастер, а все, что ты видел, лишь проявление могущества волшебной силы этого копья, – он указал на посох с прикрепленным к нему ножом и продолжил. – Все чему я обучен – это умение прислуживать ему. <br />
<br />
Загоревшиеся в глазах у юноши алчные огоньки выдали его желание завладеть волшебным копьем.<br />
<br />
Пренебрежительным тоном, в котором не осталось и тени почтения к страннику, юноша сказал:<br />
<br />
– Мой отец купит у тебя копье, и ты получишь за него все, что пожелаешь. Если же ты воспротивишься этому, то копье у тебя отберут силой. <br />
<br />
Улыбнувшись, странник ответил: <br />
<br />
– Не я владелец копья, а оно – мой властелин. Его нельзя ни купить, ни украсть, ни отобрать силой. К нему только можно пойти в услужение и научиться исполнять его прихоти. Если же кто– то попробует завладеть им другим способом, то навлечет на себя несчастья, а волшебная сила копья перейдет в какой– нибудь другой предмет. <br />
<br />
– Так вот почему, – воскликнул юноша, – у этого копья такой невзрачный вид. Волшебная сила не хочет привлекать к себе внимание непосвященных. Научи же меня оказывать ему почести и исполнять его приказания.<br />
<br />
– Если желаешь научиться служить ему и пользоваться его покровительством, – ответил странник, – придется тебе сначала заплатить за место чиновника при копье, обучение и содержание за год вперед, а затем отправиться в путешествие к святым горам вслед за копьем, ибо оно как раз туда и направляется. <br />
<br />
К вечеру того же дня все было улажено, и странник с юношей и копьем тронулись в путь...<br />
<br />
Шли дни, менялись времена года, и юноша из своевольного, изнеженного и капризного подростка превратился в могучего воина. <br />
<br />
Однажды, когда спутники взошли на высокий перевал, странник бросил копье в глубокое ущелье и с трудом удержал юношу, который чуть не бросился за ним вниз. <br />
<br />
– Ты постиг высокое мастерство, но не познал корней жизни, – обратился мудрый странник к своему молодому другу. – Ни одна вещь на свете не стоит того, чтобы рисковать из– за нее жизнью. Что же касается волшебной силы копья, то пока ты учился управлять им, предугадывая его желания, она вся перешла в тебя.<br />
<br />
После этих слов на юношу снизошло прозрение.<br />
<br />
– О, Великий, – обратился он к мудрецу, – возьми меня в ученики и назначь плату за обучение.<br />
<br />
– За истинное знание не берут мзды, ибо ты и так отдаешь ему жизнь, – ответствовал странник. <br />
<br />
– Почему же ты тогда при нашей встрече потребовал плату? – спросил юноша. <br />
<br />
– Люди не ценят того, что им достается даром и мерой всех достоинств сделали золото, – сказал странник. – Но истинные ценности всегда с тобой и вокруг тебя, это ты сам, то, чем ты дышишь, то, на чем ты стоишь, то, что утоляет твой голод и жажду, и то, что согревает тебя. Никакие другие богатства с ними не сравнятся. <br />
<br />
Однако ты никогда не пошел бы со мной в день нашей встречи, если бы я рассказал тебе об этом. Люди мира больше всего ценят золото, и ты тоже был таким. Но я увидел в тебе жажду Истины и стал учить тебя любить жизнь. В день нашей встречи я взял тебя в ученики. Но узнал об этом ты только сейчас. Странник улыбнулся, поглядев на ученика, и пошел своей дорогой…</div>
Unknownnoreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-5547613215432952275.post-54125082527847512602014-03-24T04:13:00.000-07:002014-03-24T04:13:01.485-07:00Гуань Инь-Цзы<div dir="ltr" style="text-align: left;" trbidi="on">
<div class="separator" style="clear: both; text-align: center;">
<a href="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEjpNekdulu1id6esUd537sEVqppxrKx_Mcnqu-Ddb9iFPdqOYNbUNymxKC4Gu79GunpHVkjFuisVokYIlN70kHVQKJ1rERUL46v6I2F6UHjDneVwpqYJi-gMOdg_EUV0Ok_53w2T8psF-8C/s1600/722bc4814c27592ed624f29c36148c775f187942661757.jpg" imageanchor="1" style="margin-left: 1em; margin-right: 1em;"><img border="0" src="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEjpNekdulu1id6esUd537sEVqppxrKx_Mcnqu-Ddb9iFPdqOYNbUNymxKC4Gu79GunpHVkjFuisVokYIlN70kHVQKJ1rERUL46v6I2F6UHjDneVwpqYJi-gMOdg_EUV0Ok_53w2T8psF-8C/s1600/722bc4814c27592ed624f29c36148c775f187942661757.jpg" height="636" width="640" /></a></div>
<div style="text-align: center;">
<strong><br /></strong></div>
<div style="text-align: justify;">
<strong>Избранные изречения </strong><br /><br />Вне присутствия дао нельзя говорить, но то, о чем поведать нельзя, - это дао. Вне присутствия дао нельзя размышлять, но то, о чем помыслить нельзя, - это дао. <br /><br />В дао нет ничего от человека. Мудрый не судит: "Это дао, а то - не дао". В дао нет ничего от своего "я". Мудрый не различает между пребыванием в дао и отстранением от него. В том, что дао нет, - залог того, что дао есть. В том, что мудрый не держится за дао, - залог того, что он не потеряет дао. <br /><br />Горшечник может создать десять тысяч горшков, но ни один горшок не сможет ни создать горшечника, ни уничтожить его. Дао может создать десять тысяч вещей, но ни одна вещь не сможет ни создать дао, ни уничтожить его. </div>
<a name='more'></a><br />Мудрый знает, что сознание едино, вещи едины, дао едино, и все они объединяются в одно. Он не меряет неизменным изменчивое и не ущемляет изменчивым неизменное. <br /><br />Помраченность разума указывает на отсутствующее в наличном. Ее нельзя обнаружить. Ощущения приятные или неприятные являют нечто, возникшее из ничего. Их нельзя сокрыть. От приятных и неприятных ощущений проистекает знание, но оно касается только движения вещей. От помраченности разума проистекает незнание, но благодаря ему постигаешь вездесущность дао. <br /><br />Одна искра может спалить десять тысяч вещей, но когда исчезнут вещи, где пребывать огню? Одно мнгновение дао может обратить в небытие десять тысяч вещей, но когда исчезнут вещи, где же пребывать дао? <br /><br />Стрельба из лука, верховая езда, игра на цине или игра в шашки - все эти искусства невозможно постичь в одно мнгновение. Только дао не имеет ни форм, ни правил, и его можно постичь в одно мнгновение. <br /><br />Мое дао подобно пребыванию в темном месте. Находясь на свету, нельзя ничего увидеть в темноте. Пребывая же в темноте, увидишь все, что находится на свету. <br /><br />Мое дао подобно мечу. Обращая меч против других, извлечешь выгоду для себя. Хватаясь за меч руками, нанесешь себе рану. <br /><br />Смерть в утробе. Смерть в яйце. Хотя мир велик, надежного знания о нем не добудешь. Мир и наше знание о нем - все равно что лезвие меча и рука: пока рука не дотрагивается до меча, она себя не поранит. <br /><br />Во сне, в зеркале, в воде пребывает мир. Чтобы убрать мир, который снится, нужно не спать.Чтобы убрать вещи, которые отражаются в зеркале, нужно не смотреться в него. Чтобы убрать вещи, которые наполняют мир, нужно опорожнить сосуд, вмещающий их. Все, что есть и чего нет там, находится здесь, а не там. Вот почему мудрый не устраняет мир, а устраняет знание о нем. <br /><br />Рыба, которая не хочет быть такой, как все рыбы, выбрасывается на берег и там погибает. Тигр, который не хочет быть таким, как все тигры, спускается с гор в город и там попадает в клетку. Мудрый не отличается от обыкновенных людей, поэтому ему нельзя воздвигнуть препоны. <br /><br />"В самом себе не имей, где пребывать". Следуй формам вещей вокруг себя. Будь текуч, как вода, покоен, как зеркало, отзывчив, как эхо, и невозмутим, как тишина. Соединяйся с несогласным, обретай потерянное. Не стремись опередить других, но неотступно следуй за ними. <br /><br />Мудрый не отличается от других тем, что он говорит, действует и мыслит. А тем, что он никогда не говорит, не деиствует и не размышляет, он отличается от других. <br /><br />Облака плывут и птицы кружат в пустоте небес. Благодаря пустоте превращения могут свершаться без конца. Таково же дао мудрого. <br /><br />Мы сознаем себя словно живущими во сне. По воле воображения мы можем странствовать духом в чертогах Великой Чистоты. Мы видим вещи как будто во сне. Отдаваясь переживаниям, мы можем улететь душой за пределы Восьми пустынь. Умей прозревать семена жизни и жить вечно. Умей забывать семена жизни и оставлять жизнь. Вот что такое дао. <br /><br />Если в сознание закрались мысли об успехе и неудаче, демоны разума завладеют им. Если в сознание закралась похоть, демоны распутства завладеют им. Если в сознание закралась тревога, демоны отчаяния завладевают им. Если в сознание закралась распущеность, демоны одержимости завладевают им. Если в сознание закрались мечты о возвышенной дружбе, демоны гордыни завладевают им. Если в сознание закрались мечты о вкусной еде, демоны чревоугодия завладевают им. Все эти демоны - призраки, созданные из темноты и мрака, ветра и воздуха, земли и красок, дряхлых тел и бренных предметов. Это призраки и наше сознание друг друга возбуждают, и дух человека откликается их воздействию. Тот, кто попал под власть демонов, одержим мыслями о выдающихся свершениях. Он не говорит, что служит демонам, но говорит лишь, что служит одному дао. В конце концов в нем все мертвеет. Только мудрый может сделать дух одухотворенным, но не искать в духе духовность. Он опирается на все десять тысяч вещей и не теряет силы, их рождающей. Он может все собрать, все рассеять, всему противостоять. Каждый день он откликается всему сущему, но его сердце пребывает в покое. <br /><br />То, что плывет, - это лодка. Но то, благодаря чему можно плыть, - это вода, а не лодка. То, что движется, - это повозка. Но то, благодаря чему можно двигаться, это вол, а не повозка. Размышление - это разум. Но то, благодаря чему можно размышлять, - это воля, а не разум. Нельзя знать то, отчего все есть таким, каким оно есть. Только не зная того, отчего все есть таким, каким оно есть, не идешь навстречу тому, что приходит, и не влечешься за тем,что уходит. Не стремясь навстречу приходящему и не устремляясь вслед за уходящим, можешь жить одной жизнью с изначальным истоком Неба и Земли, в котором нет ни прошлого, ни настоящего. <br /><br />Если знать, что сознание не является вещью, тогда поймешь, что и вещи не являются вещами. Если знать, что вещи не являются вещами, тогда поймешь, что дао не является вещью. Тогда не будешь преклоняться перед великими свершениями и изумляться глубокомысленным речам. <br /><br />Мои мысли меняются с каждым днем, движет же ими не мое "я", а судьба. Когда познаешь природу и судьбу, вовне не будешь видеть себя, внутри не будешь видеть свое сознание. <br /><br />Сознание рождается от взаимного воздействия нашего "я" и вещей подобно тому, как огонь возникает от трения двух палочек. Нельзя сказать, что оно находится во мне или в других. Нельзя сказать, что оно не находится во мне, и нельзя сказать, что оно не находится в других. Живи им, и тогда "другие" и "я" перестанут быть соблазном. <br /><br />Мирские истины ограниченны и противоречат друг другу. Они ведут к истинам всеобщим, но всеобщие истины не подчиняются порядку и ведут к тому, что не может быть упорядочено. Поэтому тот, кто может подчинить порядку одно чувство, может обрести естественную силу бытия. Тот, кто может забыть одно чувство, может соединиться с дао. <br /><br />Глиняные куклы бывают мужчинами и женщинами, дорогими и дешевыми. Они сделаны из земли и, когда они разобьются, снова уйдут в землю. Таков человек. <br /><br />Глаз, всматривающийся в себя, ничего не видит. Ухо, вслушивающееся в себя, ничего не слышит. Язык, пробующий себя на вкус, ничего не ощущает. Сознание, внимающее себе, ничего не сознает. Обыкновенные люди привязаны к тому, что находится вовне. Достойные люди привержены к тому, что находится внутри. Мудрый знает, что и то, и другое - неправда. <br /><br />Ногти отрастают, волосы становятся длиннее. Естественный рост вещей нельзя остановить ни на миг. Обыкновенные люди видят то, что проявилось, и не могут заметить скрытого. Достойные люди видят сокрытое, но не могут довериться переменам. Мудрый доверяет переменам, чтобы пребывать в неизменном. <br /><br />Твари, обитающие в морской пучине, претерпевают бесчисленные превращения, но вода одна для всех. Мое "я" и вещи вокруг непрестанно меняются в великом превращении мира, но природа одна для всех. Зная, что природа одна для всех, поймешь, что нет ни других, ни моего "я", ни смерти, ни жизни. <br /><br />Все в мире - одна вещь. Обыкновенные люди не знают ее истиного имени. Они видят вещи и не видят дао. Достойные люди определяют принципы вещей. Они видят дао и не видят вещи. Мудрый соединяется с небесным в себе. Он не доискивается до дао и не привязан к вещам. Во всех путях - один и тот же путь. Не следовать дао - вот дао. Следовать ему - значит покоряться вещам. <br /><br />Тот, кто достигает вершины мудрости, знает, что мудрость никогда не охватит собой весь мир. Поэтому он предпочитает простодушие. Тот, кто достиг вершины красноречия, знает, что красноречие никогда не раскроет сути всех вещей. Поэтому он говорит без прикрас. Тот, кто достиг вершины храбрости, знает, что храбростью никогда не одолеешь всех людей. Поэтому он скромен. <br /><br />Среди всех вещей мира нет ни одной принадлежащей мне. Поскольку вещи не принадлежат мне, я не могу не следовать им. Поскольку я не принадлежу сам себе, я не могу не давать себе расти. Хотя я следую вещам, я не обладаю ими. Хотя я даю себе расти, я не обладаю собой. Нельзя говорить о "внешних вещах" , если нет "внешнего я". Нельзя говорить о "внешних формах", если нет "внешнего сознания". Дао - это только одно. Его нельзя определить и в него нельзя войти. <br /><br />Тот, кто вглядывается в кончик волоска, не заметит, как велик мир. Тот, кто вслушивается в шорохи, не услышит, как грохочет гром. Тот, кто видит большое, не увидит малого. Тот, кто ищет близкое, не заметит далекого. Тот, кто слушает гром, не заметит тишины. Тот, кто внимает близкому, не постигнет отдаленного. Мудрый ни на что не смотрит и потому все видит. Он ничего не слушает и потому все слышит. <br /><br />На прочные доспехи непременно найдется острое оружие: так ломается твердое. На острый нож непременно найдется твердый предмет: так тупится острое. <br /><br />Существуют связь в дао, связь в добродетели и связь по случаю. Связь в дао подобна отношениям отца и сына. Она вне противопоставлений истинного и ложного, умного и глупого. Поэтому она неизбывна. Связь в добродетели основана на противопоставлении истинного и ложного, умного и глупого. Поэтому она то объединяет, то разобщает. Связь по случаю соединяет, разобщая. <br /><br />Суть событий в самих событиях, и слова о них имеют смысл. Суть дао не в дао, и слова о нем бессмысленны. Если знать, что слова бессмысленны, то всякое слово будет приобщать к дао. Если не знать, что слова бессмысленны, то даже утонченнейшие слова будут все равно что бельмо на глазу. <br /><br />Говорить о дао - все равно что говорить о сновидениях. Тот, кто рассказывает об увиденных им во сне драгоценностях, всевозможных предметах или зверях, может только описать их, но не может передать их другому. Слушатели же могут только услышать о них, но не могут ими завладеть. Только тот, кто умеет слушать, ничего не принимает на веру и ничего не оспаривает.<br /></div>
Unknownnoreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-5547613215432952275.post-10485194921286550232011-08-06T09:59:00.000-07:002014-03-24T08:06:22.523-07:00ДАОССКАЯ АЛХИМИЯ<div dir="ltr" style="text-align: left;" trbidi="on">
<div class="separator" style="clear: both; text-align: center;">
<a href="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEjmrZQeloxiIyVpXz6syoJD4GB_Kk22KABZtD9nwSOYe2HU5Z1n1xqg4_pPrqCmtiRnVX-GiY2xWSBPhgqYe8G0zITDb84EHQi65mfgnfx_nRKmTYjzjBJ1jYt684oQsYbAQKls_ke9DNjW/s1600/0_e265_9f3b2d38_XL.jpg" imageanchor="1" style="margin-left: 1em; margin-right: 1em;"><img border="0" src="https://blogger.googleusercontent.com/img/b/R29vZ2xl/AVvXsEjmrZQeloxiIyVpXz6syoJD4GB_Kk22KABZtD9nwSOYe2HU5Z1n1xqg4_pPrqCmtiRnVX-GiY2xWSBPhgqYe8G0zITDb84EHQi65mfgnfx_nRKmTYjzjBJ1jYt684oQsYbAQKls_ke9DNjW/s1600/0_e265_9f3b2d38_XL.jpg" height="640" width="470" /></a></div>
<div style="text-align: center;">
<b style="mso-bidi-font-weight: normal;"><span style="color: red;"><br /></span></b></div>
<b style="mso-bidi-font-weight: normal;"><span style="color: red;">С</span></b>реди восьми бессмертных<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>Ба-сянь была и одна женщина –<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>Хэ Сяньгу (бессмертная дева Хэ). Её часто изображают необычайно красивой девушкой с цветком лотоса в руках, или с волшебным грибом линь чжи, реже – с флейтой из персикового дерева. В другой руке она держит корзину, наполненную цветами. Хэ – покровительница домашнего очага и домохозяек. <br />
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<o:p> </o:p></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<span style="mso-spacerun: yes;"> </span><b style="mso-bidi-font-weight: normal;">А</b>трибут Хэ – цветок белого лотоса, как символ чистоты, на длинном стебле,<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>изогнутом подобно священному жезлу жуи – жезлу исполнения желаний. По другой версии, её атрибут – бамбуковый черпак, так как её мать заставляла Хэ трудиться на кухне целыми днями. Девочка проявляла исключительное терпение, чем и тронула Люй Дунбиня, который взял её под свое покровительство и помог вознестись на Небеса. В спешке она захватила с собой черпак, поэтому и является покровительницей домохозяек.</div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<o:p> </o:p></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<span style="mso-spacerun: yes;"> </span><b style="mso-bidi-font-weight: normal;">В</b> Китае существует множество местных преданий о девушках по<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>имени Хэ, из которых и составился этот<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>полумифический<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>образ.<br />
<a name='more'></a></div>
<div align="center" class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<b style="mso-bidi-font-weight: normal;">Р</b>одилась Хэ Сяньгу в провинции Хуань в префектуре Ёнг (в настоящее время Лининь). С детства Хэ казалась странной обычным людям, она очень мало ела, так как<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>Люй Дунбинь, предвидя её необычное будущее, дал ей отведать волшебного персика. Отведав только половину персика,<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>она не чувствовала голода и почти не нуждалась в земной пище. </div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<o:p> </o:p></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<span style="mso-spacerun: yes;"> </span><b style="mso-bidi-font-weight: normal;">В</b>о времена танской императрицы У Цзэ Тань ( годы правления 684 -704) Хэ жила<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>у Слюдяного ручья. Когда ей было 15 лет, во сне ей явился святой Люй Дунбинь и научил питаться слюдяной мукой и жемчужным порошком, чтобы сделаться легкой и бессмертной. Проснувшись, Хэ исполнила указания, и вдруг тело её стало легким и<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>невесомым.</div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<o:p> </o:p></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<span style="mso-spacerun: yes;"> </span><b style="mso-bidi-font-weight: normal;">О</b>на<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>отказалась от замужества и ушла в горы. В горах Хэ повстречала Люй Дунбиня, который приобщил ее к практике Дао.<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>Люй Дунбинь подарил ей персик с волшебного острова бессмертных Пэнлай и обучил, как надо управлять энергиями, используя женское начало инь. Обучившись, она смогла перелетать через горы и собирать дикие фрукты и лекарственные травы, зарабатывая себе и старой матери на жизнь.<span style="mso-spacerun: yes;"> </span>Также Хэ занималась предсказаниями. Позднее она вознеслась на небо (хоть и появлялась иногда на земле), и там сметала лепестки цветов возле Небесных врат.</div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<o:p> </o:p></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<span style="mso-spacerun: yes;"> </span><b style="mso-bidi-font-weight: normal;">П</b>о преданию, у Небесных врат росло персиковое дерево бессмертия, которое цвело раз в 300 лет, и тогда ветер засыпал лепестками проход через Небесные врата. Небесный император включил Хэ в группу бессмертных, а Люй, спустившись на землю, приобщил к Дао другого человека, который и заменил её у Небесных врат. </div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<o:p> </o:p></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<span style="mso-spacerun: yes;"> </span><b style="mso-bidi-font-weight: normal;">Х</b>э Сяньгу изобрела женские практики достижения бессмертия, а также она является покровительницей женщин-алхимиков.</div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<o:p> </o:p></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<b style="mso-bidi-font-weight: normal;"><span style="mso-spacerun: yes;"> </span>В</b> городе Гуаньчжоу имеется храм Хэ Сяньгу, где ей поклоняются на седьмой день третьей луны китайского календаря. В г. Сиань имеется храм Восьми бессмертных.</div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<br /></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<o:p> </o:p></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<o:p> </o:p></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: justify;">
<o:p> </o:p></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: right;">
<span style="color: #999999;"><span style="font-size: x-small;">_____________________________</span></span></div>
<div class="MsoNormal" style="text-align: right;">
<span style="color: #999999;"><span style="font-size: x-small;">______________________________________________</span></span></div>
</div>
Unknownnoreply@blogger.com0